– Не знаю, – повторила она.

– Потому что мне надо знать, потому что…

– Я пью таблетки, – сказала она.

– Ясно, – ответил он.

– От ПМС.

– Что?

– Я на таблетках от ПМС. Не для… Я еще девственница.

– Да? А я думал…

– Что?

– Ничего. Ты девственница.

– Ага. А ты?

– Гм, да. Да.

– И ты… Хочешь?

– С тобой?

Она кивнула.

– Боже. Да. Пожалуйста. А ты?

Она снова кивнула:

– Очень. Очень, очень хочу.

– Уверена?

– Да. А ты?

– Да. – Винс сглотнул. – О боже.

Они шли назад по сухим скошенным полям и темным, пустым проселочным дорогам. Джой чувствовала себя израненной, словно она целый день каталась на огромной лошади. Кожа на лице натянулась из-за высохшей слюны, а губы распухли и, казалось, вдвое увеличились в размере. Винс обнимал ее за плечи, а она обхватила его за талию.

Когда несколько минут назад она первый раз попыталась встать, колени подвели ее. Стали как желе. Истерически хихикая, она опустилась на колени. Винс помог ей подняться на ноги, обнял и снова поцеловал.

Она это сделала. Они сделали. Сделали все. Они оба хотели все попробовать, все, чего не пробовали прежде. Они делали это во всех возможных позициях: сзади, она сверху, даже стоя у дерева. Оба попробовали и оральный секс. Джой никогда не думала, что когда-нибудь захочет засунуть в рот мужской пенис, но как только Винс предложил ей – легко, словно речь шла о новом сорте мороженого, – ее было уже не остановить. Она не испытала оргазма – ей было слишком неудобно, – но делать это, заниматься сексом, потерять девственность с этим сильным, красивым мужчиной, с которым она чувствовала себя так хорошо и уверенно, было самым прекрасным, что она испытала за всю свою жизнь.

– Мы можем повторить завтра? – спросила она, сжав его талию.

– Да, – ответил Винс. – Почему бы нет? И как насчет послезавтра?

– Определенно. И, конечно, нам придется заняться этим во вторник, ведь у тебя день рождения.

– Разумеется. Я должен получить именинный трах. Это традиция.

Она рассмеялась.

– А потом – после Ханстантона, мы можем заняться этим в Колчестере?

– Ага. И в Энфилде.

– Ах да, Энфилд. Всегда мечтала сделать это в Энфилде.

– Мне кажется, мы должны делать это всегда. Знаешь, просто не останавливаться, и все. Везде. Путешествовать по миру и заниматься этим. Без конца.

Она кивнула и снова сжала его талию. Он резко остановился, повернул ее к себе и пристально на нее посмотрел.

– Ты знаешь, что ты – лучшее, что случалось со мной за всю жизнь?

Она улыбнулась.

– И со мной.

– И, знаешь, я так долго размышлял, случится ли это и как именно, когда, с кем. Знаешь, долгие годы воображения, но мне и в голову не приходило ничего похожего. Правда. Ничего.

– И мне.

– И когда я сказал тебе, что, похоже, влюбился в тебя, я говорил не просто потому что – ну, знаешь, – не из-за того, что происходило, потому что думал, что ты хочешь это услышать. Я сказал, потому что… Действительно влюбился. Абсолютно.

Джой улыбнулась. Все прошедшие годы, вся боль, Кирен, Миранда, Тони Моран, передозировка, больница, потеря места в Бристоле, все эти годы существования без жизни больше ничего не значили. Она оставила эту девушку позади еще тогда, когда впервые увидела Винса три дня назад. Но, стоя здесь, в полях Норфолка, держа его за руки, слушая, как он признается ей в любви, с еще ноющей болью между ног, она почти видела, как та девушка превращается в крошечную точку и исчезает за горизонтом.

– Правда?

– Несомненно. Серьезно.

А потом Джой призналась, что тоже его любит. И впервые в жизни она говорила о своих чувствах серьезно.

Когда они вернулись к трейлерам, там было тихо и спокойно. Пледы, бумажные тарелки и скомканные обрывки бумажных полотенец убрали. От барбекю еще исходило ощутимое тепло. В трейлере Джой было темно. Мерцающее сияние черно-белого телевизора виднелось у Винса.