Ужин, начавшийся таким удивительнейшим образом, скоро превратился в настоящее пиршество. Никто уже не старался быть остроумным – остроумие у каждого было непринужденным.

Лафонтен забыл свое любимое вино Горньи и позволил Вателю помирить его с ронскими и испанскими винами.

Аббат Фуке так подобрел, что Гурвиль сказал ему:

– Смотрите, господин аббат, вы стали таким мягким, что вас могут нечаянно съесть.

Часы текли радостно и как бы осыпали розами пирующих. Против своего обыкновения суперинтендант не встал из-за стола перед щедрым десертом.

Он улыбался своим друзьям, почти все они были пьяны так, как бывают пьяны люди, у которых сердце опьянело раньше головы. Впервые за вечер он посмотрел на часы.

Вдруг во двор въехала карета, и, как ни странно, звук колес был услышан среди шума и песен.

Фуке прислушался, потом повернул голову к передней. Ему показалось, что там раздались шаги и что они не ступали по земле, но попирали его сердце.

Инстинктивно он отодвинул свою ногу от ноги госпожи де Бельер, которой касался в течение двух часов.

– Господин д’Эрбле, ванский епископ, – возгласил привратник.

Пламя свечи сожгло нити, поддерживавшие гирлянду, и она упала на голову человека, появившегося на пороге. Это был мрачный и задумчивый Арамис.

Фуке шумным приветствием встретил бы вновь пришедшего друга, если бы ледяной вид и рассеянный взгляд Арамиса не вернули ему всю его сдержанность.

– Вы нам не поможете есть десерт? – все же спросил он. – Вас не испугает наше шумное веселье?

– Монсеньер, – почтительно ответил Арамис, – я начну с извинения, что нарушаю ваше радостное собрание, но я попрошу вас после веселья подарить мне несколько минут для делового разговора.

Слова «деловой разговор» заставили нескольких эпикурейцев прислушаться. Фуке встал и сказал:

– Всегда дела, господин д’Эрбле! Счастье еще, что дела появляются только в конце ужина.

С этими словами он взял руку госпожи де Бельер, которая смотрела на него с некоторым беспокойством, и повел ее в соседнюю гостиную, где оставил в обществе наиболее благоразумных своих гостей.

Сам же он, взяв под руку Арамиса, направился в свой кабинет, где Арамис сразу забыл почтительность и этикет. Он сел и спросил:

– Догадайтесь, кого я видел сегодня.

– Дорогой шевалье, каждый раз, как вы так начинаете свою речь, я жду, что вы мне сообщите что-нибудь неприятное.

– На этот раз вы в этом не ошибаетесь, дорогой друг, – сказал Арамис.

– Не заставляйте меня томиться, – флегматично продолжал Фуке.

– Ну так вот – я видел госпожу де Шеврез.

– Старую герцогиню? Или ее тень?

– Нет. Именно старую волчицу.

– Без зубов?

– Возможно, но не без когтей.

– Ну, что же она может иметь против меня? Я не скуп с не слишком неприступными женщинами. Это качество женщины всегда ценят, даже когда они больше не могут возбуждать любви.

– Госпожа де Шеврез хорошо знает, что вы не скупы, раз хочет вырвать у вас деньги.

– Вот как! Под каким предлогом?

– Предлог у нее всегда найдется. По-видимому, у нее есть несколько писем кардинала Мазарини.

– Меня это не удивляет. Прелат был известным волокитой.

– Да, но, видимо, эти письма не имеют отношения к его любовным историям. В них идет речь, как говорят, о финансах.

– Это менее интересно.

– Вы совсем не догадываетесь, о чем я говорю?

– Совсем не догадываюсь.

– Вы никогда не слыхали о некоем обвинении вас в присвоении государственных сумм?

– Сто раз! Тысячу раз! С тех пор как я служу, дорогой д’Эрбле, я только об этом и слышу. Так же, как вы, епископ, вечно слышите упреки в нечестии; вы, будучи мушкетером, слышали упреки в трусости. Министра финансов беспрерывно упрекают в том, что он разворовывает финансы.