Нарядно и кокетливо одетая принцесса и королева – простая и естественная, как всегда, сидели подле Анны Австрийской и наперебой старались привлечь к себе ее милостивое внимание.

Придворные дамы объединились в целую армию, чтобы с большей силой и с большим успехом отражать задорные остроты молодых людей. Как батальон, выстроенный в каре, они помогали друг другу держать позицию и отбивать удары.

Монтале, опытная в таких перестрелках, защищала весь строй непрерывным огнем по неприятелю.

Де Сент-Эньян, в отчаянии от упорной, вызывающей холодности мадемуазель де Тонне-Шарант, старался выказывать ей равнодушие; но неодолимый блеск больших глаз красавицы каждый раз побеждал его, и он возвращался к ней с еще большей покорностью, на которую мадемуазель де Тонне-Шарант отвечала ему новыми дерзостями. Де Сент-Эньян не знал, какому святому молиться.

Вокруг Лавальер уже начали увиваться придворные.

Надеясь привлечь к себе взгляды Атенаис, де Сент-Эньян тоже подошел с почтительным поклоном к этой юной девушке. Некоторые отсталые умы приняли этот простой маневр за желание противопоставить Луизу Атенаис.

Но те, кто так думал, не видели сцены во время дождя и ничего не слышали о ней. Большинство же было прекрасно осведомлено о благосклонности короля к Лавальер, и девушка уже привлекла к себе самых ловких и самых глупых.

Первые угождали ей, говоря себе, как Монтень: «Что знаю я?», вторые – говоря, как Рабле[7]: «А может быть?» За ними пошли почти все, как во время охоты вся свора устремляется за пятью или шестью искусными ищейками, которые одни только чуют след зверя.

Королева и принцесса, забывая о своем высоком положении, с чисто женским любопытством рассматривали туалеты своих фрейлин и приглашенных дам. Иными словами, они беспощадно критиковали их. Взгляды молодой королевы и принцессы одновременно остановились на Лавальер, вокруг которой, как мы сказали, толпилось много кавалеров. Принцесса была безжалостна.

– Право, – сказала она, наклоняясь к королеве-матери, – если бы судьба была справедлива, она оказалась бы милостивой к этой бедняжке Лавальер.

– Это невозможно, – отвечала с улыбкой королева-мать.

– Почему же?

– Билетов только двести, так что нельзя было внести в список всех придворных.

– Значит, ее нет в нем?

– Нет.

– Как жаль! Она могла бы выиграть браслеты и продать их.

– Продать? – воскликнула королева.

– Ну да, и составить себе таким образом приданое, избавив себя от необходимости выйти замуж нищей, как это, наверное, случится.

– Неужели? Вот бедняжка! – сказала королева-мать. – Значит, у нее нет туалетов?

Она произнесла эти слова тоном женщины, никогда не знавшей недостатка в средствах.

– Прости меня боже, но мне кажется, что она в той же юбке, в какой была утром на прогулке; ей удалось спасти свой наряд благодаря заботам короля, укрывавшего ее во время дождя.

Когда принцесса произносила эти слова, появился король. Принцесса его не заметила, настолько она увлеклась злословием. Но она вдруг увидела, что Лавальер, стоявшая против галереи, смутилась и что-то сказала окружавшим ее придворным; те тотчас же отошли в сторону. Именно их маневры заставили принцессу перевести взгляд к входной двери. В этот момент капитан гвардии известил о приходе короля.

Лавальер, которая все время пристально смотрела на галерею, внезапно опустила глаза.

Король был одет роскошно и со вкусом и разговаривал с принцем и герцогом де Роклором[8], шедшими справа и слева от него. Король подошел сначала к королевам, которым почтительно поклонился. Он поцеловал руку матери, сказал несколько комплиментов принцессе по поводу элегантности ее туалета и стал обходить собравшихся. Он поздоровался с Лавальер точно так же, как и с остальными. Затем его величество вернулся к матери и жене.