Непосредственной целью интервенции 1915 года на Гаити было стремление положить конец народной революции, которая низложила и казнила проамериканского диктатора Гийома Сана Жана Вильбрена. Оправданием этой миссии служило то, что порядок должен быть восстановлен, чтобы ситуация не дестабилизировала мировую систему. Возможно, это и было проблемой, хотя существовали и другие. Под угрозу попали бы американские инвестиции, если бы революция начала экспроприировать имущество собственников. Но более широкая картина показывает, что Соединенные Штаты сталкивались с растущей конкуренцией европейских держав за влияние на остров, а американской политикой со времени провозглашения доктрины Монро в 1823 году было отношение к Карибским островам как к своему имуществу, которое необходимо защищать от европейского проникновения. США расценивали жителей Гаити как детей, точно так же, как они относились к кубинцам и филиппинцам, когда отвоевали их территории у Испании во время Испано-американской войны 1898 года. Поэтому для генерала Смедли Батлера было совершенно нормально заявить, что жители Гаити – это американские «подопечные», которым пойдет на пользу период опеки, даже несмотря на то, что около 11 500 из них было убито в результате вторжения и оккупации^>66. Соединенные Штаты «стабилизировали» Гаити, устраивая «охотничьи» экспедиции и физически уничтожая оппозицию, а впоследствии начали реконструировать страну. Была создана новая жандармерия, построенная по образцу Корпуса морской пехоты США, а население мобилизовывалось на принудительные работы. К тому времени, когда США покинули остров, в 1934 году, в рамках политики «доброго соседа» Рузвельта был успешно установлен жестокий проамериканский режим, благоприятный для бизнеса. С этого момента Соединенные Штаты были способны удовлетворять свои интересы, поддерживая преемственность диктатур, самой известной из которых стало печально известное правление Франсуа Дювалье (Папы Дока) и его сына Жана-Клода (Бэби Дока).

Другие вмешательства были менее интенсивными, но в равной степени бесцеремонными. Например, когда интересам США угрожала Мексиканская революция^>67 против геронтократической диктатуры Порфирио Диаса, Вильсон вмешивался дважды. Основная часть прямых американских инвестиций вкладывалась в Мексику, и у американских инвесторов был большой пакет акций в лесных складах, шахтах и фермах. В целом Соединенные Штаты предпочитали дружественную к бизнесу Мексику, а не ведомую в популистском или радикальном направлении.

Поэтому когда Вильсон посчитал, что революция «вышла из-под контроля», он решил организовать интервенцию, якобы для поддержки умеренного, либерального крыла революции. Эта фракция, будучи далеко не в восторге от поддержки США, осудила ее как проявление империализма янки^>68.

Политика оккупации стран Латинской Америки, наполняя доктрину Монро содержанием, которого она не приобрела во время срока полномочий президента, чье имя носит, была достаточно успешна в создании надежных клиентских режимов, чтобы Соединенные Штаты смогли отказаться от ряда своих обязательств во время администрации Франклина Д. Рузвельта, под эгидой его «политики добрососедства». Во всяком случае, США постепенно осознавали, что непрямой контроль с помощью дружественных режимов и доступа к рынкам в большинстве случаев был предпочтительнее прямой оккупации. Как убеждал Уолтер Лафибер, «Соединенные Штаты додумались до решения своей традиционной дилеммы, как применять силу, чтобы останавливать революции без необходимости иметь долгосрочные обязательства американских войск. Похоже, ответ был в том, чтобы использовать туземные, обученные американцами силы, которые могли бы и умиротворять, и защищать страну»