– В каком смысле я его сжег, ваше благочестие? Насмерть сжег? – вежливо поинтересовался я.

– Конечно, насмерть. От него мало что осталось, только обугленные кости, – вздохнул Огдин.

Я подвигал свое кресло и смахнул со стола невидимую пылинку.

– Здесь какая-то ошибка, ваше благочестие. Я не сжигаю людей, даже тех, кто мне не нравится. Это – ваша прерогатива. Я закалываю, вешаю, рублю головы, но не сжигаю. И даже если бы мне захотелось предать достопочтенного Ромуальда изощренной казни, то я бы поборол это грешное желание. Мне часто хотелось раскроить ему череп, но даже и с этим желанием я справился!

Огдин поднял руки вверх и яростно затряс ими.

– Господин барон! Как вы можете так говорить о слуге Многоединого!

– Говорю только гипотетически, умозрительно, ваше благочестие. Чтобы подчеркнуть свою невиновность. Зачем мне ему раскалывать череп? Это ни к чему. Он и так уже мертв.

Огдин смиренно сложил руки на груди.

– Вы неисправимы, господин барон. Мне приходилось иметь дело и со сквернословами, и с богохульниками, и с еретиками, но вы – особенный случай. Подумайте о том, что вы будете делать, если вдруг не станет меня, вашего покровителя… Н-да… Но вернемся к нашей проблеме. Я не обвинял вас в том, что вы сожгли достопочтенного Ромуальда сознательно. Скорее, это получилось случайно. Он погиб, когда вы обстреливали замок Праста горящими шарами.

– Уф, – облегченно выдохнул Никер.

Я подозревал, что поэт не сразу поверил в мою невиновность, а живо представил себе, как я пробираюсь ночью в храм, чтобы оглушить и поджечь неугодного мне настоятеля. Не скажу, что мне не понравилась эта идея, что-то в ней было заманчивое.

Огдин начал подробно описывать, что случилось в замке Праста. Оказывается, тот пригласил настоятеля для обсуждения одного территориального вопроса, а именно, чтобы расширить угодья Храма-на-Холме за счет земель некоего барона Арта. В обмен Праст просил сущую безделицу: усилить его храмовой стражей, ведь барон Арт известен как жадный человек, не готовый добровольно делиться своими землями.

– Праст одолжил виконту несколько своих людей, чтобы Лист поскорее покончил с Понци, – Огдин говорил громко и грамотно, изредка любовно приглаживая узкую бороду. – Никто не ожидал от вас такой прыти, господин барон, что вы тут же осадите замок.

– Так Праст все-таки был там, но струсил сделать вылазку?! – Никер хлопнул ладонью по столу. – Я знал! Догадывался!

Огдин благосклонно кивнул:

– Достопочтенному Ромуальду не повезло. Он как раз бежал в подвал, когда горящий шар поразил его. Настоятель упал на стог сухого сена. По секрету скажу, что некоторые из священников усматривают в этом руку Провидения. Особенно Тулуз, заместитель Ромуальда, который теперь будет настоятелем. Я попытался замять дело, и мне это частично удалось. Однако, господин барон, вам все равно придется дать объяснения перед коллегией. Вас вызовут.

– Церковь в вашем лице всегда поддерживала меня, и я считаю своим долгом поддержать церковь! – напыщенно произнес я, а Никер попытался подавить смешок.

– Петр! Принеси сто ливров! – я обернулся к небольшой двери, расположенной у меня за спиной.

Вскоре дверь без скрипа отворилась и в зал вошел мой бывший личный слуга, а теперь мажордом Петр, здоровенный черноволосый детина. Он без лишних слов передал мне тяжелый кожаный мешок и удалился неуклюжей походкой медведя.

– Я хочу на условиях анонимности передать церкви этот дар, – я придвинул мешок к Огдину. – Но мне неизвестно, в чем церковь сейчас нуждается больше всего. Доверяю целиком вашей мудрости. Потратьте их, на что сочтете нужным!