Ажиотаж сборов продлился недолго, и через час все было готово, но это не принесло спокойствия в наш дом. Чиж решил изобразить из себя шрековского кота и начал проситься в столицу. Конечно, где-то на задворках сознания мелькнула мысль взять парня с собой – сам бы в его возрасте начал канючить, но настойчивость пацана немного перешла разумные границы, что и привело к отказу. К тому же я туда точно не на именины еду.

– Давай договоримся так, – остановил я очередную просьбу парня, – если поеду в столицу развлекаться, а не по вызову начальства, обязательно возьму тебя с собой. И даже Корнея Васильевича прихватим.

– Больно нужно, – проворчал сидевший с нами за обеденным столом оружейник и явно покривил душой.

– А пока прекрати канючить и веди себя как мужчина, – решительно закончил я неприятный разговор.

К чести Чижа, он тут свернул свои попытки надавить на мою жалость.

Увы, с тяжелыми разговорами в этот день покончено не было. Правда, разговаривать пришлось не с Чижом и не у нас дома.

Скорее всего, судье о моем отъезде настучал именно полицмейстер, но винить нашего Аполлона не за что. Мы уже практически сели ужинать – и тут опять зазвонил телефон. Сразу почему-то вспомнились стихи Чуковского. Там с телефоном тоже было не все в порядке.

Звонил секретарь судьи и передал просьбу прибыть на семейный ужин в особняк Бабичей. Ехать туда мне совершенно не хотелось, но придется. Решив, что там меня покормят, я уехал практически с пустым желудком. И очень даже напрасно, потому что никакого семейного ужина не было и в помине. Встретивший меня лакей провел в кабинет хозяина, где тот потихоньку наливался коньяком. Похоже, сей напиток и станет моим ужином.

Разговор не заладился с самого начала.

– Игнат Дормидонтович, – дождавшись, пока я усядусь, произнес Бабич, – надеюсь, вы понимаете, что все происшедшее должно остаться в строжайшей тайне?

Если честно, я разозлился, причем старик во мне даже не стал сдерживать юношеские порывы.

– Вы серьезно?

Не знаю, о чем подумал судья, но тяжело вздохнул и растер ладонями лицо.

– Простите, Игнат Дормидонтович, я начал не с того. Нужно было сразу сказать, что отныне большего друга в этом городе у вас нет и не будет. Можете полностью рассчитывать на мою поддержку, даже если мне придется для этого преступить закон.

Речь судьи стала твердой и даже жесткой, что подтверждало его искренность, но подобные жертвы от вернейшего слуги этого самого закона мне не нужны. Впрочем, в жизни всякое может случиться.

– Я благодарен за ваше расположение, но, поверьте, всегда буду помнить о вашей чести и призвании служить закону и империи.

Может, получилось слишком пафосно, но мне показалось, что именно это сейчас и нужно услышать надломленному бедой человеку. Кажется, угадал, потому что после моих слов судья расслабился и предложил мне выпить.

После пары рюмок коньяка он даже начал жаловаться:

– Не знаю, что мне делать. Хуже всего то, что даже посоветоваться и поговорить не с кем. Вон с Яном Нигульсовичем разговор закончился ссорой.

Не понял, а доктор здесь каким боком? И чем интеллигентнейший эстонец мог разозлить судью?

Похоже, мое удивление слишком явно отразилось на лице, и Бабич тут же разъяснил ситуацию:

– Нет, наш доктор – человек во всех смыслах достойный и очень помог Лизоньке. Даже намекнул на то, что есть способ скрыть физические последствия несчастья… ну, в женском плане.

Да, я слышал от Оли, что телесную девственность в этом мире могут восстановить, но оттого, что судья обсуждает подобное в моем присутствии, становилось как-то не по себе.