– Не надо, Ворон, пожалуйста, я больше не буду, – шмыгает носом парнишка, взывая к жалости.

Он младше меня всего на два года, а кажется, что совсем ребенок. Он видел, что получили его приятели и он знает, что сейчас с ним будет.

Я смотрю на него, держа его подбородок в своих руках. Заглядываю в его глаза и вижу там только страх за свою шкуру. Понял ли он, раскаивается ли в содеянном? Фиг его знает.

– Начинай, – киваю Денису.

Отхожу к стене, достаю сигарету и закуриваю, отбрасывая назад длинные волосы. Не люблю смотреть на насилие, мне проще самому, но сейчас я не хочу.

Денис размахивается и несколько раз бьет мальца по спине сорванной вицей. Паренек смешно повизгивает, напоминая поросенка и умоляет остановиться. Он уже не грозит пожаловаться на меня своим родителям, хотя потом, наверное, всё равно наябедничает, он ревет в голос, как первоклашка. Денис вопросительно смотрит на меня.

– Продолжай, – киваю ему.

– Нет, пожалуйста, – верещит парнишка, но Денис обрушивает на его спину несколько новых ударов. – А-а-ай! Больно! Пожалуйста-пожалуйста, Ворон! Ну, пожалуйста!

– Ещё.

– Умоляю, Ворон!

– Больно? – спрашиваю я, зажимая в зубах сигарету. Он верещит ещё громче, чем до этого его друзья. – А как думаешь себя чувствовали те бедные маленькие беззащитные щенки, когда ты ломал им лапы, пробивал головы?

– Пожалуйста, Ворон! Они всё равно были никому не нужны, их выкинули, ну какая разница?

– Какая разница? – не выдерживаю я. Бросаю окурок на землю, вырываю из рук Дениса вицу и ещё сильнее, с ещё большим размахом бью этого парня. – Какая разница?

– Ай, больно-больно! Прости-прости, Ворон! Умоляю, я не буду больше, честно-честно! Ворон!

Бью сопляка пока не устанет рука. Вижу, как под его рубашкой уже вздуваются бугорки вспоротой кожи, и белая ткань начинает пропитываться кровью.

– Валите.

Я отбрасываю в сторону ветку, и они все трое мигом подскакивают, хватают свои куртки и несутся прочь.

Мы хороним щенков за гаражами, чуть в стороне от тех мест, где ходят люди и идем на тусовку на квартиру к одному парню-студенту, там нас уже ждут. Сегодня пятница – можно расслабиться. Пьем пиво, играем в «Имаджинариум». Пытаюсь забыть этот инцидент, но перед глазами время от времени появляются эти бедные окровавленные, забитые до смерти щеночки.

Вечером возвращаемся вдвоем с Денисом. Мы живем на одной улице, почти рядом, в небольших коттеджах.

– Ты его сильно избил, – вдруг говорит мне Денис, когда мы почти подходим к моему дому, – могут остаться рубцы.

– Вот и хорошо, – киваю я, – будет помнить.

– Он пожалуется родителям.

– Ну и что, – я пожимаю плечами.

Денис прощается со мной и переходит дорогу, а я захожу в ворота нашего дома, поднимаю голову – на балконе второго этажа стоит отец. Точно, пятнице же – вернулся. Отец работает хирургом в Тропиловске, в семидесяти километрах от нашего Усть-Змеевска, городе в два раза больше нашего, в центральной больнице, на платных и бесплатных приемах. Занятый больными, он порою не появляется дома по несколько дней, ночуя в небольшой квартирке в Тропиловске, часто возвращаясь только в последний рабочий день. По выражению его лица догадываюсь, что тот мелкий стопроцентно уже наябедничал своей матери, а она пожаловалось моему отцу. Глубоко вздыхаю и иду в дом.

Отец встречает меня в моей комнате. Облокотившись об письменный стол, он разглядывает на полке мои модели военных истребителей «МИГ-29», поправляет самый красивый красный с большой звездой на фюзеляже и поворачивается ко мне. Мерзкий холодок пробегает по моей спине. Ведь, блин, большой уже, сильный, пацаны в школе шарахаются от меня, как от огня, а сам я до сих боюсь отцовской трепки.