Когда они гонялись друг за другом, путаясь в траве и падая, и разбудили Гунтера, Иветта, распалившись, похоже и вправду готова была принять германца в их альков…

В конце концов Адам и Ева выдохлись и устроились в сене передохнуть.

– Ну что, тебе понравилось? – спросил сэр Мишель, поглаживая Иветту по голому плечику. Та только потянулась, как кошка, и блаженно вздохнула.

– Слушай, а если ты… хм… заболеешь, как и твоя сестричка? Тебя родственники, часом, не утопят? Было бы очень жаль…

– А у нас с Гретой нет никого. Отца позапрошлой зимой волк задрал, когда он пошел в лес хворост собирать, мать помыкалась да и за ним отправилась. Так и живем вдвоем, работаем вот на кухне, о еде не беспокоимся.

– Бедняжки, – посочувствовал сэр Мишель и поцеловал Иветту в темя.

– Привыкли… – пожала плечами девушка и серьезно добавила: – А дитя родится – Мишелем окрещу, ежели мальчик будет.

– Тебя и замуж никто не возьмет с дитем, прижитым… догадаются уж от кого, – вздохнул сэр Мишель.

Иветта усмехнулась, приподнявшись на локте:

– Да кому я нужна-то такая? С ребенком или без – все одно…

– Мне нужна… – убедительно сказал сэр Мишель и в подтверждение своим словам повернулся, обнял Иветту и провел рукой по ее бедру.

Но девушка мягко отстранила собравшегося было продолжить прерванную игру сэра Мишеля и тихо сказала:

– Я устала, потом…

Сэр Мишель и сам почувствовал, что силы пока еще не вернулись к нему, и откинулся на спину. Они немного помолчали, рыцарь начал было погружаться в сон, но голос девушки разбудил его.

– Да, вы, сударь, сразу видно – вежливый, умеете с девушками красиво обращаться, – сонным голосом бормотала Иветта. – Не то что сарацины проклятые…

– Кто? – Сэр Мишель тряхнул волосами и удивленно посмотрел на Иветту. – Какие такие сарацины? Ты что, во сне разговариваешь? – И не во сне вовсе, – капризно ответила та. – Вчера вот останавливался у батюшки вашего проезжий, сэр Понтий, а у него слуги – сарацины. Такие страшные – морды черные, говорят, будто каркают или чихают, как ввалятся в кухню и давай девок лапать. Я еле удрала, не знаю, что уж там было, но кажется они Сванхильд, потаскунью эту, завлекли в сарай и… Сами понимаете. Ужас какой! Народится еще волчонок какой, кто их знает, нечестивых…

Сэр Мишель не слушал Иветту. Понтий, бастард Ломбардский? К папеньке заявился? Интересно, зачем?

– …Слава Богу, на рассвете их выставили. Кстати, и господин-то их не больно вежлив был, – продолжала Иветта. – Я, когда пришла утром, увидела, как его выпроваживали. У ворот четверо наших парней с арбалетами стояли, а сам барон Александр с обнаженным мечом в руке шел за сэром Понтием. Ну тот сел на лошадь, сарацинов своих свистнул да и уехал.

– Что же он такого натворил? – спросил сэр Мишель.

– Да я толком не знаю, люди говорят – напился, буянить стал, с бароном дерзко говорил. Они даже едва на мечах не подрались, только хозяин не стал с пьяным связываться, а велел на рассвете убираться подобру-поздорову.

«Да уж, на сэра Понтия это вполне похоже, если вспомнить, как он с отцом Колумбаном, святым отшельником, обращался, – подумал сэр Мишель. – Кстати, что он здесь вынюхивал? Надо будет у папеньки спросить. Не к добру это все…»

– Пойду я, сударь, светать начинает. Да и сестрицу надо будет проведать. Я уходила – к ней повитуха пришла, роды вроде бы начались.

«Роды? – недоуменно нахмурился сэр Мишель. – Ах, да, я был здесь последний раз поздней осенью, в ноябре, холодно уже было, зима подбиралась. Я расстался тогда навсегда с королем Генрихом и его сыном Годфри… Впрочем, с последним, надеюсь, еще доведется встретиться, отблагодарить бы надо за посвящение в рыцарский сан…»