< Разума? Духа?>

испепелить носителя угрозы для некоего человека, нужного ему там, то встает закономерный вопрос: кто же на самом деле властвует над миром? А не значит ли это, что великое творение вышло из-под контроля Творца? Ожившая Галатея… Если судить по последним событиям срокового года, то начинает складываться впечатление, что Мир, вырвавшись на свободу, потеряв управление, катится в бездну хаоса….

Все начало ломаться с Великой французской революцией. Именно тогда впервые появилось красное знамя – цвет свободы. Свободы не только от авторитарной власти, человеческой, но и от неземной – и Господней, и сатанинской. Вся страна была охвачена бесцельной борьбой, освобождением от несуществующих оков. Летели головы невинных, все преступление которых состояло в «голубой крови», опьяненная и ослепленная безнаказанностью толпа вершила суд. И не последовало возмездия… Потом весь мир внезапно охватил красный огонь. Гражданские войны в Америке, Германии, России… Брат убивает брата, отец – сына, любимая – возлюбленного, и поводом служат не дела и поступки, как было во все времена, а пустые слова, эфемерные идеи, нелепые суждения…

А теперь

<тогда…>

красные знамена полощутся над половиной мира, причем лучшей, и вся разница меж ними лишь в партийных символах, вышитых на ткани.

На престолы восходят не помазанники Божьи, великодушием и мудростью приближающиеся ко Всевышнему, а жалкие отпрыски рода человеческого, малодушные неудачники, мучающиеся комплексом неполноценности, параноики, единственная цель которых – реванш за страдания молодости и избавление от страха преследования, путем уничтожения „врагов“, без суда и следствия, просто слепо повинуясь малейшему подозрению. Кроме того, они умеют красиво говорить и объяснять свои капризы высокими побуждениями, а преступления – стараниями на благо народа. И самое страшное – люди верят… Овечье стадо взбунтовалось и перестало слушаться Пастыря, а поскольку неискоренимая привычка подчиняться и следовать за „перстом указующим“ взяла верх над умом, овцы, испугавшись свободы, за которую так отчаянно боролись, побежали за первым встретившимся на пути волком. И шли за ним, восторженно блея, радостно погибая в волчьих клыках, покорно принимая волчьи законы…

Ты возжелал изменить свое тогдашнее „настоящее“? Вот и появилась возможность. Мессир, похоже сам того не желая, подсказал путь. Остается отыскать прадедушек да прабабушек

<ни в чем не виноватых!>

помянутых „волков“ да прирезать… Или как? Зачем я здесь, именно в этом году, в этом дне, именно в Нормандии, а не в Британии, Италии или Египте? Если уж сам сатана не сумел ответить, то кто окажется способен?..»

Костер догорал, и Гунтер впихнул в огонь последние ветки. Уже рассвело, серебристое небо на востоке приобрело золотисто-розовый оттенок – скоро из-за холмов появится солнце, рассеивая теплыми лучами утреннюю прохладу. Гунтер посмотрел на мирно посапывающего рыцаря. Надо бы разбудить его, а то скучно и мысли невеселые одолевают. Подойдя к вывороченному дереву, германец взялся за толстый, торчащий вверх корень и с силой рванул к земле.

Сэр Мишель, разбуженный громким треском ломающейся древесины, недовольно заворчал, просыпаясь, некоторое время поворочался, видимо пытаясь снова задремать, а затем сел потянувшись и осоловело уставился на Гунтера.

– Зачем огонь, когда еды нет?

– Холодно… – ответил германец, переламывая ногой особо прочную ветку. Пока Гунтер бродил по окрестностям, у него зрела одна мысль, претворить которую в реальность было возможно лишь имея источник тепла. Шагах в двадцати от импровизированной стоянки Гунтер обнаружил небольшой, заполненный прозрачной водой, овражек с чистым дном, устланным прошлогодними листьями. Сэра Мишеля было просто необходимо искупать. А без костра рыцарь непременно замерз бы, а потом и вовсе заболел.