Громобой вынул из-за пазухи белый узелок; Мудрава кивнула ему на стол, и он высыпал глиняные черепки возле серебряного блюда. В полутьме избушки при лучине было хорошо видно, как священные знаки зимних месяцев горят на черепках ярким пламенным светом.

– Что это? – Вслед за Громобоем Веселина подошла к столу и осторожно разровняла черепки. – Что это такое, матушка?

Мудрава подошла к ним, глянула на осколки и помолчала; лицо ее было так же строго и непроницаемо, но взгляд больших глаз вдруг стал таким острым, значительным и тревожным, что у Веселины замерло сердце. Глаза Мудравы подтверждали, что они нашли не просто черепки. В душе Веселины мешались надежда на то, что эти шесть осколков помогут что-то исправить, и страх, что их появление означает неисправимую беду.

Хозяйка долго смотрела на черепки, и постепенно ее лицо яснело, лоб разглаживался. Когда она наконец подняла глаза на Громобоя и Веселину, неподвижно стоявших у стола, в глазах ее было выражение значительного открытия, словно она узнала об этих двоих что-то новое и очень важное. И тут же Веселина поняла, что из шести глиняных черепков с огненными знаками зимы складывается дорога ее собственной судьбы. Они привели ее сюда, и они поведут ее дальше. Она никак не могла миновать их, а они не могли миновать ее. Осколки зимы… Зима… Время Зимерзлы, время зимних чудовищ, глубокая тьма, охватывающая мир, в которой Веселине было так тесно, душно и тоскливо, из которой она так хотела вырваться, хотела, потому что этого требовала сама ее внутренняя суть. И вот осколки разбитой зимы лежат перед ней. Нужно что-то сделать с ними, чтобы победить зиму, вытолкнуть ее из земного мира. Что?

Веселина с мольбой глянула в лицо Мудраве; взгляд ее говорил, что она вот-вот поймет, вот-вот поймает самую важную тайну и умоляет лишь чуть-чуть ей помочь.

– Это, голуби мои, осколки от Чаши Годового Круга, – наконец проговорила Мудрава. – Смотрите.

Она провела рукой над столом, и шесть черепков как-то сами собой расположились вокруг серебряного блюда строго по порядку – листопад, груден, стужень, просинец, сечен, сухый. Они заняли половину окружности блюда, половина осталась свободной. А на гладком серебряном дне блюда вдруг заблистал белый яркий свет; только ахнув, Веселина смотрела на отражение зимнего леса, вдруг возникшее на дне блюда. Она видела тот самый лес, через который пришла сюда: высокие сугробы, заснеженные деревья, зеленые ели под инеем, заячьи следы на снегу… Потом видение поплыло, обозначился берег реки подо льдом, а на высоком берегу снова лес… Мелькнула белая фигура то ли старика, то ли старухи со спутанными седыми волосами, бредущая сквозь густой снегопад и слитая со снегом, как его живая часть. Веселина вздрогнула и наклонилась ниже, пытаясь рассмотреть владыку зимы; это казалось очень важным, но белая фигура уже скрылась за снежной завесой. Снег поглотил видение, перед глазами осталась кружащаяся белизна без единого проблеска воздуха. В лицо Веселине повеяло холодом, она попятилась от стола.

– Но почему? – с трудом выговорила Веселина. – Почему эти осколки?

Ей было тяжело и страшно, слова вспоминались с трудом. Видение неясной белой фигуры все еще стояло перед глазами, вызывая внутреннюю дрожь, тоску, давящий ужас, как будто она сквозь время заглянула в лицо своей будущей смерти. Ей хотелось прижаться к Громобою, словно он мог защитить ее, и она схватила его горячую руку.

Мудрава смотрела в ее побледневшее, испуганное лицо со спокойным пониманием и даже с каким-то удовлетворением, словно так оно все и должно быть.