– Молодцы! Непременно настоятелю доложу о вашей храбрости.

– Кабы не ты – не устоять бы нам; полтора десятка – это очень много. И это… – Федор потупился, – больно у тебя с молоньей, что с руки мечешь, ловко получилось – ровно как Илья Громовержец. Мы аж спужались поперва. Виданное ли дело – огонь руками бросать!

– Предупреждал же я вас – не пугайтесь, как необычное что увидите.

Василий помялся:

– А руку поглядеть можно?

– Смотри, за погляд деньги не берут.

Я протянул раскрытую ладонь. Оба монаха ее внимательно осмотрели, даже ощупали, но, ничего не найдя, сильно разочаровались.

Мы уселись на подводу и поехали назад, в монастырь.

Лошадка еще не добрела до ворот, как они распахнулись и высыпали монахи. Федор и Василий не выдержали – не хватило терпения, соскочили с телеги и, поддерживая руками рясы, побежали навстречу, крича:

– Победа! Разбили поганых!

Радость встречающих была бурной. Для всегда степенных, спокойных монахов это было необычно.

В воротах встретил настоятель, осенил крестом. Оглядел забрызганные кровью рясы, приказал поменять. Я свою просто снял, отдал Федору. Оба ушли вглубь – видимо, к хозяйственным постройкам.

Настоятель и вся братия прошли в трапезную, сели на лавки. Меня усадили рядом с отцом Кириллом. Наступила тишина.

– Ну что же, с Божьей помощью побили нечестивцев. Давайте, братья, помолимся.

Монахи встали, обратили лица к иконам, стали молиться, бить поклоны. Я же только перекрестился и отвесил поклон. Знал я всего несколько молитв «Отче наш…» и боялся, что они будут не к месту.

После молитв все уселись, и настоятель попросил подробно рассказать для братии, как все прошло. Я пересказал, что и как происходило, умолчав об огне и особо отметив храбрость, смелость и стойкость Федора и Василия, их умение владеть оружием. Как только я закончил говорить, монахи стали оживленно переговариваться.

В трапезную вошли переодетые в чистые рясы Федор и Василий. Братия встала, отвесила им поклон, а настоятель перекрестил. Оба монаха подошли к настоятелю и начали о чем-то шептать на ухо.

Выслушав, отец Кирилл отпустил всех, кроме меня и Федора с Василием. Настоятель вперился в меня взглядом:

– Это правда, что ты молнии метал во врагов?

– Было, отец Кирилл, лгать не хочу.

Настоятель задумался.

– Вот что. Вы оба будете молчать о том, что видели, – тем более что Юрий словом не обмолвился о том, когда братии о бое славном повествовал. Понятно?

Оба монаха кивнули.

– Ну а теперь отопьем в знак победы вина простого, прозываемого кагор.

Настоятель достал стеклянный штоф, разлил вино в серебряные чарки. Сотворив молитву, мы их осушили.

– В канун праздника большого – усекновения главы Иоанна Предтечи – свершилась сия малая победа, когда поминают воинов, павших на поле брани за веру и Отечество. Помянем же, братья!

Мы выпили по второй, потом по третьей. Но на том и остановились. Настоятель отпустил монахов.

Мы сидели друг против друга, нас разделял стол.

– Думаю, чем вознаградить тебя за труды ратные?

– Сколько дашь, отец Кирилл, столько и возьму. Мы о сумме не договаривались.

– То так.

Настоятель вздохнул, отцепил с пояса ключи, открыл маленькую дверцу в стене, долго там возился; повернувшись, положил передо мной кучку серебряных рублей, навскидку – около двадцати. Не сказать, что много, но у купца я получал за месяц вдвое меньше. Помолчав, молвил:

– А что же такого ты показывал отцу Никодиму?

– То меж нами останется, не обижайся.

– Огонь показать можешь?

Я подошел к печи, перед которой лежали поленья, бросил полено в печь и, не закрывая дверцу, отошел. Заинтересованный настоятель подошел поближе. Я протянул руку, и с пальцев сорвалось голубое пламя. Полено вспыхнуло.