В доме посреди зала жарко горел очаг, над которым висел кипящий котел, подвешенный на длинной цепочке, спускавшейся с черной от копоти притолочной балки. В котле что-то варилось, оглушительно булькая, рядом, на лавке, сидели, то и дело хихикая, две девицы, в одинаковых синих, с овальными металлическими застежками, сарафанах. Одна из девиц, рыжеватая, вполне симпатичная, с хитрыми зеленоватыми глазами, время от времени деловито помешивала булькавшее в котле варево длинной деревянной ложкой. Вторая – белокожая, с длинными светлыми волосами, заплетенными в две толстые косы, и тонкими чертами лица тоже была довольно красива. Пахло от варева довольно вкусно.

Первая была родная сестра Хельги Еффинда, вторая же… Откуда она здесь? Приехала погостить?

– Сельма! – одними губами прошептал Хельги. – Сельма…

Девицы тут же, как по команде, обернулись. Еффинда – рыжеватая, круглощекая, веселая – подмигнула:

– Проснулся, братец! Горазд же ты спать. Наши уже с утра пошли на ручей за рыбой. Харальд Бочонок, Ингви, все, даже Дирмунд Заика увязался за ними. Говорят, где-то у ручья бурей выкинуло на берег кита. Представляешь, сколько это мяса! Вон, Сельма сама видела, она уж второй день у нас гостит.

– Целая гора, – подтвердила Сельма, стрельнув глазами, потом обернулась к подруге. – А ты так и будешь братца словами кормить, Еффинда?

Еффинда всплеснула руками и швырнула в Хельги ложку. Тот ловко увернулся и засмеялся. Вроде и вправду отступила болезнь, только вот ребра еще побаливают да в голове звенит.

– Сестрица Еффинда, может, я пойду, посмотрю наших? – с аппетитом уплетая вторую миску овсянки, осведомился Хельги.

– Нет, батюшка не велел тебе долго ходить.

– Так я же не долго! Только до Радужного ручья – и обратно. А хотите, пойдем вместе? Посмотрим того самого кита.

Еффинда отрицательно покачала головой – кто же будет готовить пищу? А вот Сельма громко рассмеялась и накинула на плечи накидку из шкуры волка.

– Ну, пойдем, коли ты так хочешь. Ой, Сигурд будет ругаться…

– Ничего, – привычно застегивая на левом плече теплый шерстяной плащ, успокоил ее Хельги, даже не застеснялся ничуть, словно каждый день гулял с Сельмой. Даже уши не покраснели! А Сельма-то – тоже хороша, ну разве пойдет гулять с кем-нибудь из молодых людей скромная девушка? Ну, разве что только с женихом, а женихом ее Хельги не был, да, похоже, никто пока к Сельме и не сватался… Так, может?

– Эй, ты что, заснул?

Хельги улыбнулся и вслед за девушкой выбежал из дому.

Солнце!

Оно сверкало в ярко-голубом небе волшебным брильянтом, тысячью огоньков отражаясь в ослепительно белых сугробах так, что было больно смотреть, и Хельги прикрыл глаза рукой. Лишь через несколько минут, привыкнув к свету, он оглядел усадьбу, ручей, голые, давно потерявшие листву деревья, покрытые лесом холмы и далекие горы. С залива, начинавшегося прямо тут же, почти у самой усадьбы, дул ветер – совсем не по-осеннему теплый. Волны – сине-зеленые, глубокие, словно глаза разбитной женщины – мерно бились о низкий берег, оставляя после себя блестящие черные камни.

– Взбежим на холм, а? – азартно воскликнул Хельги. – Глянем, где наши.

– Еффинда говорила: тебе нельзя сейчас сильно бегать, – предупредила Сельма и, не дождавшись ответа, быстро понеслась на холм. Хельги еле-еле догнал ее и, задыхаясь, встал на вершине рядом. Следующий холм был пониже, справа от него возвышались горы, а слева, у самой кромки залива, копошились люди, словно муравьи обступившие огромную черную тушу. И вправду – кит!

– Что я говорила? – Хитро улыбнулась девчонка, и Хельги, словно первый раз, заметил вдруг, какие у нее жутко голубые глаза – словно глубокая морская синь, загнутые кверху ресницы, ослепительно белая кожа, изящный, чуть присыпанный веснушками нос и небольшая родинка над верхней губой, слева.