– Лада-чижа, налима будешь? – Отрок осторожно снял висевший над костром вертел с рыбой. «Налим» – по-славянски сказал, по-ильменски, не по-своему – «мадех».

Они сидели во дворе усадьбы перед разожженным костерком – смотрели, как за Шугозером заходит солнце. Месяц май-травень, а по-местному – семенд-куд – давно уже вступил в свои права и теперь, оправдывая название, шумел травами, шептал что-то ласковое нежными листиками берез. В такой вечер, тихий и чудный, совсем не хотелось сидеть в четырех стенах, вот и Дивьян с Ладиславой не шли в дом, не разжигали очаг, а расположились во дворе, распахнув настежь ворота. Солнце заходило за озером, оранжевые осколки его пламенели в воде, за густыми зарослями орешника и вербы. Меж небольшими холмами журчал прозрачный ручей, соединяющий главное, большое, озеро с вытянутым средним. В ручье и поймали налима, да не одного, а в компании с форелью.

Ладислава осторожно положила печеную рыбу на ржаную лепешку – вкусно!

Улыбнулась. Вот и зима позади, и весна уже, считай, на исходе, впереди лето – что-то будет? Здесь-то пока хорошо, а вот как там, в родной Ладоге? Как там девки, отпели уже веснянки? А будут ли прыгать через костры на Перунов день? Наверное, будут… Ладислава вздохнула. Что греха таить, скучала она по родным местам, по знакомым людям… и по молодому варяжскому ярлу с глазами, как вон то дальнее озеро. Ведь от него-то, от Хельги, и сбежала сюда, стараясь забыть все. Да вот не забывалось что-то.

Шмыгнув носом, Ладислава незаметно утерла слезу. Ничего, проживем, зимой-то, поди, хуже было. А так, что и говорить, все, что нашлось в амбарах, посадили – жаль, мало вышло, так ведь и не большое семейство у них. Смилостивятся боги – дадут урожай, а нет, так и охотой прожить можно, и рыбы в ручьях да озерах видимо-невидимо. Жить можно. Только скучно…

– Я вот все думаю… – обернулся к Ладе Дивьян. – О колбегах, об убийцах. А ведь они непременно явятся еще раз. Тут-то я и отомщу им, ведь нельзя же злодеяние оставить неотомщенным… Думаешь, не смогу? Ведь я один, а их много? Нет, Лада-чижа, смогу. А тебе вот что скажу: одна, без меня, в лес не шастай – я там и ловушки, и западни всякие сделал, чужой ни за что не пройдет – попадется, а если и выберется, так, все одно, след свой оставит. Чего смеешься, не веришь? – Отрок обиженно надул губы.

– Не сердись, Дишка! – Ладислава обняла парня, погладила по голове. – Не насмехаюсь я – радуюсь. Как хорошо ты теперь язык ильменский знаешь! Значит, не зря я зимой с тобой разговаривала.

– Не зря, – улыбнулся отрок. – Хорошо мне с тобой, Лада-чижа! – опустив голову, признался он. – Не знаю, выжил ли бы без тебя? Сама понимаешь, ты мне как сестра старшая. Да так и есть… Через две зимы приведу в дом невесту. – Дивьян неожиданно сменил тему: – Куневичских девок хвалят, говорят – работящие. Жаль, две усадьбы с погостом разрушили там нелюди-колбеги…

– Если то были колбеги, – тихо промолвила девушка. – Ты ведь рассказывал, что многие были убиты злодейски – вытащены со спины ребра… Так, Диша, поступают варяги. Кровавый орел называется.

– Вот нелюди, – ругнулся Дивьян. Посидел молча, поворошил в костре угли: – Еще по рыбешке?

– Давай, – Ладислава ловко насадила форель на тонкую деревянную веточку. Вскоре от костерка вновь аппетитно запахло.

– Жаль, собак у нас нет, – посетовал отрок. – Некому и кости бросить. А Келагаст ведь обещал собачку.

– Не верю я ему, этому хитровану Келагасту. – Ладислава перевернула рыбу. – Как он тут на усадьбу посматривал… Словно на свою.