Что с ней происходит? Она ведь сама учила девочек, что никто из смертных не должен себя сравнивать с божествами, чтобы не навлекать на себя их гнева. Зачем она теперь все это говорит?

– Нет, на богиню, – кивнул Фаон и посмотрел на Сапфо серьезно, с уважением. – Ты самая красивая и умная из всех, кого я знаю. Ты и еще Филистина. Для меня вы обе – все равно как богини.

Разумеется, Фаон знал, как много сделала для него эта необыкновенная женщина, которую он нередко видел блуждающей в одиночестве по холмам и долам. И с детских лет был осведомлен о том, что Сапфо не только его добрая покровительница, но еще и прославленная по всей стране поэтесса.

Но почему-то самой Сапфо простые, бесхитростные слова юноши показались вдруг очень мудрыми. Ведь она и вправду сейчас, подобно Артемиде, возвращалась домой с охоты! Вот только добычей ее была не дикая лань, а несколько новых строк, которые она ночью запишет на пергаменте.

И кто скажет, что такая добыча чем-то хуже или дается легче?

– Хорошо, что я тебя встретила, – сказала Сапфо, стараясь не смотреть на Фаона чересчур пристально, но, чувствуя, как ей трудно оторвать взгляд от его совершенного и почти что обнаженного тела. – Наконец-то я получила письмо из Афин. Мои друзья с радостью примут тебя в своем доме. Не говоря уже о твоем родном деде Анафокле, который тоже находится в нетерпеливом ожидании встречи. Тебе, Фаон, пора собираться в путь!

– О! Спасибо, спасибо! – воскликнул Фаон.

Всего несколько стремительных шагов по воде, и он уже крепко сжимал руки Сапфо в своих ладонях, не зная, как еще выразить благодарность.

– Ты так добра ко мне, Сапфо! Я никогда не забуду, как много ты для меня сделала! И теперь – снова, снова…

Сапфо почему-то неприятно кольнуло в сердце проявление столь бурной радости юноши.

Разве ему так плохо здесь живется? Значит, втайне Фаон всегда мечтал поскорее от них уехать? Неужели неблагодарность, словно капля яда, всегда тайно хранится в душе самого верного из мужчин?

Несмотря на то что Фаон только что искупался в холодном ручье, у него оказались на редкость горячие руки, от которых буквально исходил нетерпеливый жар юности.

– Тебе так сильно хочется покинуть Лесбос? – строго спросила Сапфо, высвобождаясь из этих почти что объятий. – Не терпится зажить взрослой жизнью?

– Да… Нет, не знаю, – сразу же смутился своего порыва Фаон и затем проговорил, словно обращаясь к себе самому: – Вообще-то мне везде одинаково хорошо. Как ты скажешь – так я и сделаю. Вы с Филистиной лучше знаете, что мне надо. Моя Эвриклея всегда говорила, что ты – самая умная и все должны тебя слушаться…

– Кто так говорил?

– Ну, моя добрая воспитательница, Алфидия, – немного покраснел Фаон. – Я в шутку называл ее Эвриклеей, как преданную кормилицу Одиссея. Ей это очень нравилось…

Сапфо с удивлением, новыми глазами посмотрела на Фаона: надо же, оказывается, все это время у мальчика была жизнь, о которой она не имела ни малейшего представления, – со своими радостями, печалями, шутками, заботами. Только сейчас она поняла, каким горем для Фаона стала смерть его доброй воспитательницы, заменившей ему обоих родителей, его «Эвриклеи».

И потом, по всей видимости, юноша был неплохо образован и разбирался в деяниях великих героев древности, если в душе мнил себя Одиссеем!

– Ладно, не буду сейчас тебе мешать. Быть может, в ловле рыбы тебе еще улыбнется удача, – сказала Сапфо, торопливо отворачиваясь от Фаона. – Приходи завтра ко мне, и мы обо всем обстоятельно поговорим. А я постараюсь подготовить для тебя рекомендательные письма.