Драматурги, как правило, изящны. Рост их неограничен, а вот объем – таков, что сбоку их, в сущности, не видно. Космо Блейр не соответствовал стандарту, он был невысок и тучен. Граф называл его «пузатым оболтусом», поскольку он имел неприятную привычку говорить «мой дорогой Шортлендс» и спорить, что бы ты ни сказал.

Сейчас он посмотрел на странную пару сквозь сверкающий монокль.

– А, мой дорогой Шортлендс!

Пэр Англии издал тот звук, который издает медведь, подавившийся костью.

– А, Спинк! – продолжал Космо.

– Добрый вечер, сэр.

– Катались на мотоциклете?

– Да, сэр.

– Какая погода?

– Великолепная, сэр.

– Да, кстати…

Драматург тоже был доволен жизнью. К чаю подали пончики, буквально сочившиеся маслом, а после чая он читал Кларе второй акт. Ее непритворный восторг породил в нем благоволение к ближним, которому способствовала и упомянутая погода. Тем самым он был рад оказать Мервину Спинку небольшую услугу.

– Да, кстати, – сказал он. – Помнится, вы меня просили помочь вашему племяннику. Роланд Уинтер, если не ошибаюсь?

– Вот именно, сэр.

– Как он сейчас, занят?

– Нет, сэр. Свободен.

– Что ж, у меня в пьесе для него кое-что есть. Странная вещь, мой дорогой Шортлендс, я все гадал, почему мне знакомо это имя, а сегодня вспомнил. В прошлом году он играл в моем шоу, и недурно, скажу вам, не…

Его прервал сдавленный крик. Мотоциклет упал на землю.

– Вы с ним знакомы, сэр? – с трудом проговорил Спинк.

– Естественно. Такой стройный, слегка косит, губы необычного рисунка. И рыжеват, да? Ну, конечно, в сущности – рыжий. Так вот, передайте ему, чтобы он заглянул к Чарли Кокберну. Я пошлю Чарли записочку.

Довольный собой, Космо двинулся дальше. Лорд Шортлендс радостно засмеялся.

– Ну как, Спинк? – осведомился он. Дворецкий не отвечал. Лицо его затуманилось.

– Если этот толстый нахал знает вашего племянника, – развернул свою мысль пятый граф, – навряд ли удастся выдать его за Росситера. Да, Спинк, вам крышка. Кончились ваши козни.

Мервин Спинк молчал. Подняв мотоциклет, он мрачно сел на него и мрачно направился в деревню.

Радость его сменилась скорбью. Синее небо было отвратительным. Бабочки – хуже некуда, колосья – это черт знает что! Словом, настроение пресловутой Пиппы [13], столь понятное у человека, которому светят полторы тысячи фунтов, начисто исчезло.

– Тьфу, та-ра-рам! – мрачно бормотал Мервин Спинк.

Добравшись до почты, он отправил телеграмму племяннику и мрачно поехал обратно, в замок, чтобы укрыться в своем логове.

Просидев там немалое время с мыслью о том, что нет на свете слов печальнее, чем: «Так могло бы статься» [14], он услышал звонок из комнат леди Аделы. Когда вызывает хозяйка, надо идти, что бы ты ни чувствовал.

– Да, миледи?

– О, Спинк, приехал мистер Кобболд. Вы не посмотрите, все ли в порядке? Быть может, ему что-нибудь нужно.

– Сию минуту, миледи.

– Мистера Росситера нашли?

– Нет, миледи. К сожалению, он уехал.

– Но вы с ним свяжетесь?

– Непременно, миледи.

Мервин Спинк удалился, ничуть не страшась встречи с новым гостем. Когда он (Спинк, не гость) служил в роскошном доме Кобболда-старшего, младший ему очень нравился, поскольку, от щедрости душевной, нередко заглядывал к нему, чтобы поболтать и выпить. Мало того, несколько раз они ходили вместе на матч.

Однако, приближаясь к голубой гостиной, он был достаточно сумрачен.

Майк сидел в своей комнате, переодевшись к обеду, и ему все нравилось. Пятый граф мог терзаться и томиться, как Шильонский узник, но на свежий взгляд комнаты замка были выше всех похвал.

Скажем, окна, как справедливо заметила хозяйка, выходили в розовый сад, а дальше ласкали взор поля и рощи, где каркали грачи и бегали кролики. В самой комнате было уютно, если не сказать – роскошно. Особенно понравилось Майку мягкое кресло. В сельских спальнях сплошь и рядом обнаруживаешь мебель, сделанную в далеком прошлом по заказу инквизиции; но тут было не так.