– Яруш…

– Чего? – Ярослава прищурилась. Митря медлил, поглядывая то на незнакомую ему Катю, но в высокое голубое небо. – Да не томи ты!

– Можно я скажу, будто всех жаб для тебя прикупил?

Ярослава подбоченилась и остановилась совсем:

– С чего бы это?

Митря моргнул:

– Да меня больно мамка ругает за живность всяческую… А жаб – так вообще не шибко уважает. А коли ты куда собираешься, так я б их у тебя схоронил до твоего возвращения.

Ярослава, кажется, ожидала нечто подобное. Не поведя бровью, она снова стала величественной и спокойной:

– Ну, хорошо. Пусть так! Да ты следи, чтоб не издохли-то!

Но Митря уже не слышал: он уже отворял ворота, подгоняя большое неповоротливое животное.

– А что это за жабы такие? – поинтересовалась Катя. – Уже второй раз про них слышу.

– О! Большая редкость. Они ж жуть какие ядовитые! Их ядом джунгары стрелы свои метят, чтоб урону больше причинить, – воодушевилась Ярушка. – А мы с Митрей хотели опыты с ними делать – приучить к их яду мышей. Если все верно выйдет, то получим противоядие.

– А не удастся? Мышей не жалко?

Видимо, этот вопрос тоже сильно мучил Ярославу: она закусила губу и засопела.

– Ну, мы их сильно травить не будем, – неуверенно начала она. – Ничего с ними не должно произойти.

И она ускорила шаг, словно убегая от дальнейших расспросов.

Девочки миновали городские вороты, выйдя следом за груженым обозом того самого мужичка, чья телега перегородила дорогу.

– Ей, Яруш, подвезти, может? – крикнул он ей.

– Не, спасибо, дядь Кондрат, нам тут недалече, через Струйку, до опушки мы.

Кондрат помрачнел:

– А-а-а, ясно, – протянул с пониманием, – к бабушке торопишься, кроду жечь…

Ярослава кивнула. Кондратий печально кивнул:

– А мы, вишь, едем, – он помолчал, задумчиво поглаживая бороду, – Один я остался, Яруш. Матрена моя померла зимой, как Ростислава нашего убило в бою. Вот, хоть, внучат поднять бы, людей из них вырастить. Чтоб джунгар проклятых, что сиротами их сделали, перебить всех.

Ярослава молчала, медленно шагая рядом с телегой.

– А что, далече едете?

Дед Кондрат невесело хмыкнул:

– Щас до Тюмени. Там родня Матренина, к себе зовут, – он глянул на Ярушку, – Ты, Яруш, за домом нашим тож приглядывай, да?

– Вернетесь?

– Да, может, и вернемся…

Ярослава и Катя свернули с дороги, двинулись по тропинке в сторону леса.

Там, Катя видела уже отсюда, собралось много народа.

– А что там?

Ярушка, еще сумрачная после разговора с дедом Кондратом, посмотрела вдаль:

– Кроду сейчас жечь будут.

– А это что?

– Увидишь…

Они миновали неглубокую речку Струйку, подошли ближе.

На окраине леса, за линией черной, свежевскопанной земли, уже возвышался широкий помост, сложенный из бревен, сена и коры. На помосте, плотно укутанные в белый саван, лежали несколько мужчин.

По одному, поднимаясь к каждому из них на помост, подходили люди: женщины, мужчины, старики, – подносили цветы, целовали в лоб и медленно спускались с помоста.

– Кто это?

Ярослава сорвала несколько цветов, собрала в букет:

– Аким, Никанор, Перебей, Коловрат. Все четверо погибли в стычке с джунгарами – на прорыв пошли, ниже по течению. А наши споймали их отряд, бой приняли. Да вот, не все уцелели, – она указала на худенькую старушку в красной одежде, руководившую процессией. – Вон и бабушка моя, – она серьезно взглянула на Катю. – Ты постой тут, ладно? Нам лишние вопросы сейчас не надобны, верно?

И пошла в сторону помостов, а Катя присела на разогретый камень.

Она знала этот обряд.

Помост посреди круга – крода. Ее складывали из бревен, переложенных корой, сухой травой и соломой. Как день к ночи клониться начнет, ее подожгут, чтобы уходящее за горизонт солнце, забрало дух их брата, мужа или отца. Там его встретит родня, проведет куда надо. И погибший воин будет защищать свою землю и свою семью. Только уже с той, с другой стороны.