Росту движений социального протеста сильно способствовал тот факт, что российский капитализм обеспечивал скромный уровень технического и социального прогресса весьма дорогой ценой. Из сел и деревень народ валом повалил в промышленные центры, но лучшей доли не нашел. В городах возникли рабочие гетто с нищенствующим населением. Работодатели и власти мало заботились об условиях жизни населения. Трудовое законодательство пребывало в зачаточном состоянии и сильно отставало от западного. Профсоюзы рассматривались как крамола и то и дело запрещались. Было видно, что рожденный западной цивилизацией капитализм пересажен на чуждую ему почву. Здесь он приживался с большим трудом, порождал такие антикапиталистические силы, которые придавали революционному движению большую остроту и размах, чем в Европе.

Увлеченные западными учениями русские марксисты уверовали в то, что на пути капиталистического развития Россия станет такой же европейской страной, как, например, Франция, Великобритания или Германия. По такой логике, русская буржуазия должна была играть в революции такую же роль, какую, например, французская буржуазия (третье сословие) сыграла во время Великой французской революции. Однако время шло, мир перешагнул из XIX в XX век, и русские марксисты столкнулись с отрезвляющей реальностью отечественного капитализма. В отличие от западной, русская буржуазия не пошла дальше слов в осуществлении антимонархических и антифеодальных демократических преобразований, отказалась возглавить борьбу трудящихся на этой платформе

Угнетаемые капитализмом пролетарские массы везде выступают за изменение общественного строя. Но острота и последствия этой борьбы зависят от того, как при этом ведет себя буржуазия. Идет ли она на уступки требованиям рабочих, ищет ли с ними компромисс и таким образом ослабляет их недовольство или, наоборот, своей неуступчивостью и безразличием к страданиям обездоленных доводит их недовольство до революционного накала. Выросшие на почве европейской культуры имущие классы западных стран оказались достаточно благоразумными, чтобы поступать по первой модели, и предотвратили назревавшие там революции.

Имущие классы дореволюционной России были лишены этой культуры, а отсюда и мудрости своих западных собратьев. Своей безудержной жаждой обогащения любой ценой и безразличием к страданиям низших слоев общества они не ослабляли, а усиливали народное недовольство. Тем самым они подталкивали рабочих и крестьян к осознанию того, что революция является единственным реальным выходом из их тяжкого положения. В этом отношении показательной стала позиция русской буржуазии в революции 1905 года. В отличие от английской буржуазии XVII века, выступавшей на стороне парламента против короля, французской буржуазии XVIII века, выступившей за политические свободы и раздел среди крестьян принадлежавших аристократии земель, русская буржуазия поступила наоборот. Вместе с царем и помещиками поддерживала жестокие карательные действия властей против бастовавших рабочих и выступавших за раздел земли крестьян. В отличие от третьего сословия на Западе, русская буржуазия, за небольшими исключениями, не вышла из народа, а рекрутировалась из помещичье-бюрократических слоев и была далека от своего народа. За спиной российского имущего и правящего класса не было традиций и культуры, воспитывавших признание необходимости прав и свобод человека. Имея за спиной совсем другое прошлое, русская буржуазия была проникнута психологией традиционного для помещичества и бюрократии высокомерия и презрения к народным низам. В сознании прошлого имущего класса, как и нынешнего, рядовой человек был и остается лишь объектом эксплуатации и средством для обогащения элиты.