Возвратившись домой, Вероника в темноте пробиралась наощупь к своей постели, перебирая пальцами по гладким стенам. Утром ее будили шум посуды на кухне и запах кофе, а разбросанная одежда на полу пахла краской и влажной пылью убранных ночью улиц. Она натягивала на голое тело длинный старый шерстяной свитер, выходила на кухню и брала из рук Софи горячую чашку.

– Ты расскажешь об этом в группе?

– Конечно, – отвечала Вероника, зная, что расскажет только про вино и друзей. И ни слова о том, что было после.

Допив кофе, она ехала в студию – и писала новую картину.

Веронике повезло – в прошлый раз она удержалась, и потому пакетик со «Спарклом» так и остался лежать в шкатулке, спрятанной под коробками с красками в стенном шкафу. Значит, сейчас можно было не звонить Джейкобу, а поехать сразу в студию. Запереть дверь на два замка, дрожащими руками вывалить перепачканные коробки на пол, нащупать гладкий лакированный бок и маленький металлический замок, достать пакетик, добежать до кухни и прямо из-под крана запить две таблетки. Засечь время и обязательно сесть – однажды Вероника опрометчиво решила писать картину, ожидая действия «Спаркла». В результате она вернулась домой из госпиталя – при падении неудачно оперлась на руку и вывихнула запястье. Софи долго смотрела на бандаж, не произнося ни слова – то ли молча осуждая, то ли анализируя руку при помощи очков.

Поэтому сейчас Вероника забирается с ногами на старый продавленный диван, купленный за бесценок на онлайн-аукционе, и ждет. Сегодня нет радостного предвкушения, которое она испытывает порой – лишь надежда на скорое избавление от мучений. Так плохо ей еще не было никогда.

Спустя час Вероника, тихонько напевая, выдавливает краски на деревянную палитру, покрытую толстым слоем потемневших, перемешанных, забывших себя цветов. Кармин, охра, стронций, сиена…

Ее отвлек смартфон – в теплой тишине студии рингтон звучит чужеродно, почти враждебно.

– Вероника, ты где? – голос Софи оттеняет шум улицы: отдаленный шелест трамвая, разговоры пешеходов, звонки велосипедов…

Вероника молчит – в это время она обычно выходит с работы. И тут же вспоминает, почему Софи может ей звонить.

– Я в студии, – глухо отвечает Вероника. – Прости. Я забыла про группу.

На другом конце – только шум улицы.

– Я сейчас приеду туда. Пожалуйста, извинись перед Альбертом за меня – я, наверное, немного опоздаю.

– Хорошо.

Вероника бросает смартфон на диван, бежит в ванную мыть руки, а подсознание при этом замечает – краски засохнут. Но у Вероники нет времени отмывать палитру. Она выскакивает из студии, мчится по растворившейся в мягких сумерках улице, взлетает по лестнице на платформу трамвая и успевает вскочить в вагон перед самым закрытием дверей. Вероника опаздывает совсем не намного – группа только началась, когда она вбегает в просторный зал с низко висящими лампами дневного света и столами, разделенными прозрачными звуконепроницаемыми перегородками. Оглядывается в поисках одиноко ожидающего ее Альберта – и видит его в паре с Эдит. Вероника смущается – неужели она перепутала недели? Но Альберт обычно проводит терапию Оливии, а не Эдит, и Эмили сидит сейчас напротив Джорджа, а не ждет Веронику.

Она увидела его в тот же момент, когда еще раз пересчитала недели и точно убедилась, что ничего не перепутала. Очки, джемпер, улыбка… Вероника попятилась к двери, очень надеясь, что ее еще никто не успел заметить. Потому что приступ повторялся – тот самый приступ, который она сегодня уже победила при помощи «Спаркла». Этого не могло быть, этого никогда раньше не случалось – Вероника спокойно жила неделями, а иногда и месяцами после приема таблеток. И никогда раньше приступы не были столь сильными, как сегодня днем – и как сейчас. Вероника нащупала за спиной ручку двери и выскочила в прохладный пустой коридор. Из соседней двери доносилась ритмичная музыка – там проводили занятия по танцам, а чуть дальше нестройный хор голосов повторял фразы на испанском. Вероника быстро пошла к выходу, стараясь при этом ступать неслышно, как будто ее мог кто-нибудь поймать и попытаться остановить…