– Так что, товарищи, Валентина моя вам сейчас направления сделает, я подпишу. По аккредитивам своим в кассе получить не забудьте!

– Ты что-нибудь поняла, Маха?

Рыжая помотала головой, вновь немилосердно одёргивая платье.

– Тебя в строительство, меня в горздрав… Нет, с чем-то простым мы, конечно, справимся, зачёты не зря сдавали, и сборы военные, и фронт, конечно же… Но…

– Но мы ж теоретики, Машка. – Игорь пожал плечами.

– Угу. Но, раз Родине мы здесь нужнее… – ядовито огрызнулась та.

– Давай по мороженому, а? А то как-то кисло после этого разговора. Словно недоговаривал нам товарищ Иван Степанович что-то. Точно не знал, куда нас девать.

– Почему это не знал? – несмотря ни на что, от мороженого Маша отказываться не собиралась. – Как раз знал. Всё заранее продумал. И ставки уже открыты.

Игорь только покачал головой. Утро понедельника выдалось волшебным, тёплым, нежарким, идти по тихой кармановской улочке было одно удовольствие. Смутная тень опасности съёжилась под солнечными лучами, заползла куда-то, позволив молодости взять своё. Игорь, щурясь, посмотрел в бьющую светом синеву неба.

– Тебе ведь сейчас на Кузнечную?

– Ага. А тебе к вокзалу, насколько помню.

Над крышами вспорхнули голуби, гонял кто-то из мальчишек, забывших о школе и забросивших книжки аж до самого сентября, который – кажется им сейчас – никогда не наступит, а так и будет лето, заросли, приятели, самодельные самокаты с подшипниками вместо колёс…

– Ну и как оно, товарищ Угарова?

Машка с несчастным видом сидела на лавочке возле калитки, по-детски задрав на скамейку ноги и обхватив колени руками.

Прошла уже неделя, как они приехали в Карманов. Июнь истекал: каплями утренних туманов, вечерними росами, отцветающим разнотравьем. Подкатывал июль, макушка лета, надвигалась жара, пора леек и вёдер. Огородная страда.

– Не видишь, что ли? – буркнула Маша, с преувеличенным вниманием разглядывая подол собственного платья.

– Вижу, – вздохнул Игорь. Сел рядом, шмякнув клеёнчатый портфель, набитый какими-то бумажками. Расстегнул ещё одну пуговицу клетчатой рубашки. – Мне тоже там делать нечего.

– Во-во. Я только какие-то сводки безумные вместе свожу, – пожаловалась Машка. – Свожу и складываю, складываю, складываю…

– Так ты ж теоретик. Ты своё частное решение вспомни! Сколько считать пришлось!

– Здесь, в горздраве, любая школьница с семью классами подсчитает, – фыркнула Маша. – Зачем меня учили шесть лет, зачем мне страна стипендию платила? Зачем Арнольдыч со мной мучился? С тем самым частным решением? Пока для воздушной среды тремя разными способами не вычислила, к защите не допускал…

– А как же «базовый курс»?

– Не пришлось, не пригодилось, – язвительно бросила Маша, туже натягивая подол на колени. – Ничего страшного – ни чумы тебе, ни тифа, ни хотя бы холеры по летнему времени. Тишь да гладь. Обычным врачам работы хватает, а мне… «Нет, товарищ Угарова, вы у нас, так сказать, стратегический резерв Верховного Командования. Вас ведь партия сюда прислала, так? Вот и сидите, где велено. Ведь если б в войну каждый воевал не там, где страна прикажет, а где хочется…» и всё такое прочее.

– Туго тебе пришлось.

– Да и тебе, судя по всему, не слаще, – ухмыльнулась она, кивнув на жалкого вида портфель. – Много ль бомб нашёл, много ль снарядов обезвредил? Или тоже, как и я, осваиваешь смежную профессию сметчика?

– Осваиваю. – Игорь вздохнул, полез за папиросами.

Помолчали. За домами звенели детские голоса, ребятня гоняла, забыв обо всём на свете.

– Зачем…

– Не начинай, Игорёха, и так тошно.