– Вот спасибо, Кира Ивановна, – обрадовалась я, легко получив желаемое.

Напрасно я считала себя великим манипулятором, Кира Ивановна не осталась в долгу.

– Спасибо в карман не положишь, – пробормотала старейшая сотрудница конторы. – С тебя, моя дорогая, рецепт бабушкиного штруделя.

По дороге на дачу я заехала в супермаркет и купила баночку мидий и пару грейпфрутов. Мидии предназначались для бабушки, грейпфруты – деду. Честно говоря, обожаю своих стариков и всякий раз, когда их навещаю, стараюсь приехать не с пустыми руками. Каждую осень, следуя этой дорогой, я собираюсь купить хорошую камеру и заняться пейзажной съёмкой. Если бы вы увидели чарующие левитановские пейзажи, которыми так богаты наши дачные места, вы бы тоже загорелись этой идеей. Но осень проходит за осенью, клёны и липы год за годом желтеют, краснеют и облетают, а фотокамера до сих пор пылится на полке магазина. Всегда находятся неотложные дела, которые отодвигают творческие планы на потом, делая их несбыточной мечтой.

Путь до дачи я проделала за каких-нибудь сорок минут, любуясь красотами осеннего леса и давая себе клятвенное обещание, что уж в этом году я непременно воплощу свои идеи в жизнь. Миновав лес, я въехала в посёлок. Хотя Снегири были застроены в середине тридцатых годов, добротные бревенчатые дома до сей поры смотрели на окружавший их сосновый бор чисто вымытыми эркерными окнами и удивляли прохожих резными мезонинами. Я неторопливо ехала по посёлку, минуя участки соседей, где в субботний день за невысокими заборами уютно светились веранды. Во многих домах в этот час хозяева пили чай. Звенели о блюдца чашки, звякали, помешивая сахар, ложечки, из открытых окон пахло ватрушками и яблоками с корицей.

Подъехав к даче деда, я загнала машину в гараж и, размахивая пакетом с гостинцами, вбежала в дом. Первым делом отправилась в гостиную, поздороваться с дедом. Двигаясь по коридору, я прислушивалась к доносящимся оркестровым звукам и наперёд знала, что увижу. Остановившись в дверях, я обвела взглядом знакомый интерьер, и сердце сжалось от нестерпимой любви и нежности – годы идут, я расту, взрослею, становлюсь вполне самостоятельной личностью, а у моих обожаемых стариков ничего не меняется. Хорошо, когда есть островок постоянства в бурном море житейских перемен. С тех пор как я себя помню, Владлен Генрихович в это время суток неизменно сидит в кресле-качалке у камина и кованой кочергой помешивает угольки. В свободной руке дед обычно держит раскрытую книгу – на этот раз это томик Бальзака, ноги деда укрывает шерстяной плед, а из старой радиолы «Грюндиг» льётся негромкая музыка.

Сегодня дед слушал Вагнера. Обложка от винилового диска покоилась на столе, между початой бутылкой армянского коньяка и большой пузатой чашкой, из которой дед любит пить чай. Пьёт он его так: заваривает крепкий чай и добавляет в него капельку коньяку; отпивает несколько глотков и подливает коньяку побольше; снова пьёт и на освободившееся место льёт коньяк. Вскоре изначальные пропорции чая и коньяка меняются местами, и Владлен Генрихович, умиротворённый и расслабленный, отправляется по спиральной лестнице на второй этаж спать. Заглянув в гостиную, я застала тот момент, когда приоритетное место в чашке занимал ещё чай.

– Привет-привет, кому грейпфрут? – игриво осведомилась я, потрясая пакетом с гостинцами.

– Здравствуй, Агата, – степенно ответил дед, продолжая помешивать угли и не оборачиваясь на мой голос. – Спасибо, положи на стол.

Я знала эту особенность деда – никогда не бросать начатого дела – и поэтому не обижалась на него. Если уж он взялся мешать угли, то не остановится до тех пор, пока не сотрёт в порошок.