— Иди сюда, щенок! — рычит вернувшийся отец. Он стаскивает меня с подоконника. Швыряет на стену. — Что мне сделать, чтобы до тебя дошло?! — Аслан Ленарович зверем мечется по кабинету. — Как вдолбить в тебя, дебила, что игры со смертью ни к чему хорошему не приведут?! Чего ты хочешь добиться? — он подходит вплотную, сжимает в кулаке ворот моей футболки. В глазах плещется едва контролируемая ярость. — Я тебе время дал, чтобы ты башку в порядок привел! Чтобы все разложил, что тебе мать рассказала, и мы бы поговорили. Нет, млять! — отец тряхнул меня так, что я прилично ударился головой о стену. — Тебя опять понесло на чертов трек. Я снесу там все к херам! Найму людей, они уничтожат эту дорогу!

— Пусти, — пытаюсь сдернуть его руки с футболки, но ткань затрещала, а отец лишь крепче сдавил пальцы. Горловина теперь давит на горло мешая дышать. — Пусти! — рычу на него. — Я говорил тебе уже, что тачки — это часть меня! Почему ты не можешь просто это принять? Почему меня все время надо перекраивать под какие-то стандарты из твоей головы?! Я недостаточно делаю? Или такой хуевый вырос?! Так это ты меня воспитал!

Удар кулака пришёлся в живот чуть выше пука. Я закашлялся, согнулся пополам, но голову не опустил.

— Ты распланировал мою жизнь, — продолжаю гнуть свою линию. — Только забыл спросить, может мне нахер это не надо?! — выпрямляюсь. — Я из кожи вон лез, чтобы ты мной гордился! Я учился, работал! Во всем. Во всем, мать твою, старался угодить! Чуть девчонку друга не трахнул, потому что ты решил, что я должен это сделать! Ты продал меня Ревалю! Скажи, — меня накрыло окончательно. — А своего родного сына ты бы тоже продал ради выгоды для бизнеса?! Или ему будет позволено любить?!

Лишнее. Твою же!!! Каким же это стало лишним. Я идиот! Но отца срывает. Темные глаза сужены. Костяшки на сжатых кулаках побелели. Первый удар пришелся в челюсть. Я не буду отвечать. Никогда бы себе этого не позволил. Вторым ударом Аслан Ленарович разбил мне нос и кровь тут же заляпала футболку.

Серия ударов по лицу, ребрам, животу согнула пополам, но я лишь прикрываюсь, как могу. Бить в ответ не стану. Не его. Никогда.

В глазах темнеет, а отец все не может остановиться. Меня мутит, во рту стойкий сладковатый привкус собственной крови.

— Хочешь решать сам? — он дышит со свистом еще не понимая, что наделал. — С этой секунды у тебя ничего нет. Ни работы, ни машины, ни квартиры, ни денег, ни моей поддержки! Хочешь Камаеву? Бери. Через сколько ты ее бросишь? Хочешь убиться на трассе? Вперед! Но без меня и матери! Не смей, сучонок, приближаться к ней. Пошел вон!

Он за шкирку спустил меня с лестницы. На улице обшарил карманы забирая все имеющиеся там ключи.

— Отец, — оглянулся на него шмыгая разбитым носом.

— Хотел свободы? — хрипит он, хватаясь за сердце. — Получай, — пошатываясь, папа скрылся в подъезде.

Я сполз вдоль борта своей тачки. Откинул назад голову, чтобы остановить кровь. Мне становится все хуже. Дышать трудно, перед глазами все чаще моргает тьма, задерживаясь на несколько секунд, а потом я возвращаюсь в сознание.

«Не такой свободы я хотел! Совсем не такой»

С трудом поднялся, погладил капот любимой машины и пошел в сторону дороги. Множество водил, испугавшись моего внешнего вида, сочувствующе сигналя пролетали мимо. Один добрый пожилой дяденька все же остановился.

— В больницу, сынок? — спросил он.

— Нет, я адрес сейчас скажу, — язык заплетается, говорить трудно, разбитые губы саднит, а в горле противный ком. Почему-то хочется плакать…