Лариса сделала ладонь козырьком и посмотрела в сторону холма. Теперь уже можно было ясно различить красно-желтую панаму Светланы Тимофеевны, ее красные шорты и оранжевую майку. Женщина взмахивала руками, подпрыгивала и в конце концов колобком стала скатываться с холма, оставив позади ватагу детей. Лариса не могла не улыбнуться. Вот кому можно позавидовать! Вот сгусток энергии, вечный двигатель и моторчик! Кого хочешь расшевелит. Не даст засохнуть. Хорошо, что из всего педколлектива в поход пошла именно Прыткова. Прыткова не из тех, кто лезет в душу. Она сосредоточена на собственной персоне и в данный момент явно чем-то взволнована. Маленькая и полная, в своих штанишках, Прыткова напоминала Карлсона.

Лариса двинулась навстречу и заметила, что Светлана Тимофеевна что-то держит в руке.

Воскобойников, увидев своих, стал бить в гонг – стучать ложкой в крышку от кастрюли.

– Не остается никаких сомнений, – начала Прыткова, когда до Ларисы осталось шагов пятнадцать, – мы остановились на месте древнего поселения! Вот полюбуйтесь!

Учительница протянула Ларисе глиняный обломок. Лариса покрутила его в руках. Кусок горшка либо тарелки. Такими могли пользоваться когда угодно.

– У моей бабушки в Елховке полно глиняной посуды! – вставил Воскобойников.

Лариса промолчала. Светлана Тимофеевна выхватила у Ларисы из рук черепок и перевернула его.

– Смотрите!

На выпуклой поверхности был выцарапан цветок. Царапины забились землей, но рисунок все равно просматривался.

– Ну и что? – не поняла Лариса.

– О Господи! – вскричала Светлана Тимофеевна. – Неужели вы ничего не слышали о племени Желтого Цветка?

Лариса пожала плечами. Ну да. Она слышала легенду о племени, жившем якобы по законам матриархата. Но воспринимать это всерьез? Между тем Светлана Тимофеевна почувствовала себя героем дня. Она носилась со своей черепушкой от палатки к палатке и всех призывала оценить трофей. Через полчаса в лагере царило всеобщее возбуждение. И та дисциплина, которую с самого начала пыталась установить Лариса, затрещала по швам. Каша, которую поручили сварить дежурным, пригорела, двое без спросу ушли купаться, а крайняя палатка ходила ходуном – семиклассники бесились.

– Ларочка Николаевна, вы чем-то расстроены?

У Светланы Тимофеевны было такое лицо, что Ларисе стало стыдно. Почему стыдно – сразу и не разберешь. Но она не нуждается в жалости и участии! И у нее полно причин, чтобы злиться.

– Светлана Тимофеевна, я, конечно, могу понять вашу профессиональную радость по поводу находки, – сдерживая раздражение, начала Лариса. – Но им нельзя такие вещи… без подготовки. Все должно быть по плану, иначе мы с ними не совладаем! Их двадцать, а нас двое!

– А разве не по плану? – заикнулась Прыткова, и Ларису снова кольнул стыд. Светлана Тимофеевна старше ее лет на пятнадцать. А она, Лариса, отчитывает ее как ребенка. Но ведь именно Ларису директор назначил ответственной за этот поход! Значит, она права.

– Сейчас главное – задать порядок, ритм, – не глядя на коллегу, вещала Лариса. – Чтобы дети поужинали, чтобы все собрались у костра и в деталях обсудили завтрашнее мероприятие.

– Но я хотела поделиться… – оправдывалась Прыткова, пыхтя и краснея. Она прижимала черепушку к груди пухлыми ручками и глядела на Ларису глазами ребенка.

Лариса наконец не выдержала этого взгляда – разревелась. Отошла за палатку, села на траву. Прыткова покатилась за ней следом. Лариса плакала не о дисциплине и не о ритме похода. Она плакала о своем треснувшем счастье, о том, что она никак не может забеременеть, тогда как другие устали от детей.