Понятно, что этот спектакль положил конец пребыванию Венедикта Ерофеева в Орехово-Зуевском педагогическом институте и его общежитии: приказом ректората от 19 октября «за академическую задолженность и систематическое нарушение трудовой дисциплины» Ерофеев был исключен из числа студентов. Однако с Юлией Руновой он общаться продолжал. Более того, новый, 1961 год Ерофеев и Рунова встречали вместе.
В конце апреля этого года Венедикт устроился грузчиком на строительстве дорожной трассы во Владимире, а 25 мая написал заявление ректору Владимирского педагогического института с просьбой допустить его к вступительным экзаменам на заочное отделение филологического факультета. При этом Ерофеев сознательно умолчал, что учился в МГУ. Не стал он пользоваться и своей золотой медалью, а просто взял и сдал (все – на «отлично») четыре вступительных экзамена в институт, причем сделал это всего за 10 дней[289].
Чтобы легче было понять, каким человеком Венедикт Ерофеев предстал в глазах начальства Владимирского пединститута, приведем здесь его автобиографию, сохранившуюся в числе других вступительных документов.
Я, Ерофеев Венедикт Васильевич, родился 24/Х 1938 года в ст. Чупа Карельской АССР. Мой отец – станционный служащий, мать – домохозяйка. В 1945 году я начал учиться в школе и в 1955 году закончил 10 классов в 1-й Средней школе города Кировска Мурманской области. Затем работал грузчиком на железнодорожной станции, каменщиком на строительстве в Москве, кочегаром в ЖКО Ремстройтреста Советского района г. Москвы, буровым рабочим в геологоразведочной партии в Донбассе. Летом 1959 г. я поступил на филологический ф-т Орехово-Зуевского педагогического института. Но, вынужденный совмещать учебу с работой на товарной станции, я допустил много пропусков и был отчислен в октябре 1960 года. С апреля этого года я работаю на строительстве трассы ДСР-4 города Владимира.
В. Ерофеев
«Что касается начальства – Веню приняли они с распростертыми сначала объятьями, – рассказывал Борис Сорокин журналисту Евгению Викулову. – Они увидели, что это человек со стройки. Они его посчитали за самородка. Он работал на стройке во Владимире. Вдруг подал заявление в пединститут. На первом же экзамене он их совершенно ошеломил. И вместо того, чтобы, как теперешний, скажем, человек подумает: ага! а не учился ли он где-нибудь? И не является ли он каким-нибудь сыном лейтенанта Шмидта, который случайно здесь работает? <…> Шаблоны тогда в головах были: “Человек из народа, сверходаренный, на стройке… Его надо поднять. Гений, самородок”. Вот они его взяли, <…> дали ему сразу повышенную стипендию»[290].
Сам Ерофеев рассказал о подробностях своего поступления в институт в коротком мемуарном тексте, написанном в 1988 году по просьбе Натальи Шмельковой («за страницу рукописного текста – бутылка шампанского» – такое условие он поставил подруге)[291]: «Июль 61-го. Город Владимир. Приемные испытания во Владимирский педагогический институт имени Лебедева-Полянского. Подхожу к столу и вытягиваю билет: 1. Синтаксические конструкции в прямой речи и связанная с ней пунктуация. 2. Критика 1860-х гг. о романе Н. Г. Чернышевского “Что делать?”. Трое за экзаменационным столом смотрят на меня с повышенным аппетитом. Декан филологического факультета Раиса Лазаревна с хроническою улыбкою: “Вам, судя по вашему сочинению о Маяковском, которое все мы расценили по самому высшему баллу, – вам, наверное, и не надо готовиться к ответу. Присаживайтесь”.
Само собой, ни о каких синтаксических конструкциях речь не идет.