Вот мы в вагоне. В одном из отделений поместились: Иван Михайлович, Александр Иванович <Анисимов> и Владимир Александрович <Головань>. С ними решились сесть несколько девушек. Мы, три студента, «три мальчика» (как прозвали нас спутницы), где-то робко уселись подальше. Иван Михайлович подозвал меня, как самого общительного, и шепнул: «Не уединяйтесь, идите к девушкам. Надо сближаться со своими товарищами». Я передал <А. П.> Смирнову и <Г. Э.> Петри просьбу padre, и мы робко начали «сближаться»[137].
В 1910 году начала свою работу Комиссия по организации образовательных экскурсий, в репертуаре которой были и заграничные маршруты. Один из воспользовавшихся ее услугами вспоминал: «Целью экскурсии, в которую я записался в этой комиссии, была Италия; по пути мы должны были осмотреть Константинополь, Афины, Средиземное море и возвратиться через Вену.
В середине июня, в назначенное время, прибываю на Брянский вокзал. Экскурсанты со всех сторон торопятся со своими вещами. И вот, плавно колыхаясь, поезд понес нас к югу, вдаль от серой, сумрачной, но милой, дорогой Москвы…»[138]
Центральной задачей комиссии была организация знакомства работников народного образования с западноевропейской культурой. С первого года существования комиссия издавала сборник «Русские учителя за границей», где печатались отчеты экскурсантов, статьи экскурсоводов (среди которых, в частности, был наш автор В. Стражев и еще несколько известных писателей) и анонсировались маршруты на следующий год. Классический их клиент оказывался за границей впервые (и, учитывая дальнейший ход истории, зачастую в последний раз), что обеспечивало некоторую особенную свежесть напечатанных анонимно травелогов:
Когда я узнала в Комиссии об условиях нашего пути, то одна сторона вопроса, очень важная для путешествия с экскурсией, оставалась для меня неясной, так как она не поддается определению заранее. Я говорю о составе экскурсантов. Теперь, уже после пути, я вполне ясно сознаю, насколько важно, с какими людьми приходится столкнуться, какой громадный плюс или минус это может внести в поездку. Сорок дней приходится неразлучно быть вместе и притом не только вместе ехать и совершать осмотры, но и вместе жить, составлять одно общество, с общими интересами и делами, исполнение которых возлагается на избираемых экскурсантами старост. И все эти общие дела, конечно, могут идти гладко лишь при условии хороших отношений в среде группы, при условии солидарности между группой и старостами. Все дорожные недоразумения и неудачи, которых всегда много у русских за границей, могут сглаживаться в дружеском обществе и обостряться в среде, разбитой на чуждые друг другу, обособленные кружки. С этой точки зрения должна сказать, что группа наша подобралась необычайно удачно и много приятного элемента было внесено в путешествие именно благодаря этому. В первый раз мы встретились в Комиссии, и здесь выяснилось, что набралась все публика молодая, преимущественно учащиеся или же недавно окончившие учебные заведения, все почти бодрые, веселые, желающие как можно больше получить от поездки[139].
Совсем иное впечатление социальный состав экскурсантов произвел на поневоле сопутствовавшую им Н. Я. Серпинскую:
В учительском бюро, где собрались экскурсанты перед отъездом, царил невообразимый хаос. Наш маршрут назывался «отдыхающий», то есть с продолжительным пребыванием на одном месте, а не с переездами из одного города в другой. Но не знаю, как можно было отдохнуть при таком начале. Несколько женщин, как казалось, пожилых, плакали в сторонке – они не получили заграничного паспорта из‐за политической неблагонадежности и не могли ехать. Остальные 50–60 человек учителей и учительниц, кто сидя на своем чемодане, кто стоя у стола, кричали, пытаясь перекричать друг друга и что-то выяснить. Боже мой, что это был за несчастный народ! Большинство – в войлочных шляпах, мужчины – в косоворотках, женщины – в неуклюжих кофтах и юбках, обесполенные, замызганные усталостью и трудом. У всех дорожные мешки за плечами, жестяные чайники, грубые башмаки с гвоздями и палки. С собой разрешалось взять только один ручной чемодан, и мне пришлось огромную, как колесо, шляпу из итальянской соломы надеть на голову