А потом случилось и вовсе ужасное, по крайне мере, так тогда ей казалось: свадьбу решили не отменять, а лишь заменить имя Редманда в брачном контракте на имя его отца Фергюса Фаррела.

И теперь Джемму мучил вопрос: была бы её жизнь такой, как сейчас, выйдя она по первоначальному плану за сына, а не за отца? И чем стала по факту смерть её жениха: благословением или проклятием для неё?

За деревьями показался дом травницы, и задумавшаяся Джемма Фаррел вернулась в реальность. Услышала птичьи трели, раздававшиеся над головой, и поймала ладонью луч солнца, скользнувший к ней из-под кроны деревьев...

– Мерит, ты дома? – позвала она, толкнув калитку и ступив на крыльцо лесной хижины.

Стучать уже не потребовалось: немолодая, но крепкая женщина, открыв дверь, пригласила девушку внутрь.

Всё в облике травницы, начиная от седых, уложенных просто волос и до морщин в уголках темных глаз, говорило о непростой, отмеченной трудностями и лишениями жизни, которую она с давних пор, еще до того, как поселилась близ Даннингтона, вела день ото дня. И все-таки эти трудности не сломили её...

– Что привело вас, моя госпожа? – спросила она с видимым беспокойством. – Не стоит вам бродить по лесу одной: сами знаете, люди нынче лихие пошли. Мало ли что взбредет этим извергам в голову!

– Не волнуйся, Мерит, я была осторожна. – И девушка, отогнув полу плаща, продемонстрировала мушкет и кинжал, прикрепленные к поясу. – К тому же, я знаю каждую тропку в этом лесу и всегда смогу спрятаться по необходимости.

Но травница продолжала качать головой, не убежденная ни доводами своей собеседницы, ни её экипировкой.

– Вы слышали, госпожа, в Брокфилде сожгли ведьму? – Джемма не слышала, что и выразила лицом, вскинув аккуратные бровки. – Только это была вовсе не ведьма, – продолжала Мерит с тихим присвистом сквозь щербатые зубы, – а обычная травница, помогавшая многим в округе. Но стоило от неведомой хвори пасть скоту, как именно бедную женщину обвинили в насланном на животных проклятии... Бедняжку схватили и без судебного разбирательства привязала к столбу, подпалив под ней хворост...

– Ужас какой! – ахнула девушка, прикрыв рот ладонью. – Это же варварство. Бедная женщина!

– Я это к чему, – продолжала Мерит, – не приходите больше сюда, госпожа. О вас и так нехорошее говорят, а если увидят, что вы наведываетесь ко мне, и вовсе пуще прежнего взбеленятся. И мало ли что взбредёт этим нехристям в голову: чуть что случится, разбираться не станут – схватят и вас, и меня. Нет, госпожа, вам нельзя сюда приходить! – заключила она категорическим тоном.

Джемма знала, что знахарка права – общая истерия затуманивает рассудок – но упрямство характера и вера в то, чем она занималась, не позволяли Джемме отступиться от своего.

– Я должна была прийти, Мерит, – сказала она, беря женщину за руку, – муж мой болен, ты, верно слышала? И от доктора Флоренса толку мало: он совершенно не помогает ему. Помочь можешь лишь ты!

– Я не волшебница, госпожа. – Женщина мягко высвободила ладонь. – Помогаю вам с роженицами и детскими хворями, но боюсь, в этом случае я не помощница. Ваш муж с трудом дышит, а это болезнь многих стекольщиков... Мелкая пыль попадает им внутрь и отравляет всё тело. Я вряд ли могу вам помочь... Мне очень жаль, госпожа.

Джемма стиснула пальцы на безвольно повисших руках: она до последнего верила, что Мерит сможет помочь. Она всегда, на взгляд Джеммы, делала невозможное... Останавливала обильные кровотечения, разворачивала неправильно лежащих младенцев – спасала, казалось бы, безнадежных. А Фергюс сейчас, как никто другой, нуждался в надежде...