Позже, ночью, когда все засыпают, Мокош пробирается в устроенную на сухой траве постель Клодиу. Она целует его в губы и прижимается к нему своим горячим телом. Целует так неопытно, но так жадно. После развращенной знати павшей империи для Клодиу это как-то непривычно. И еще эти мысли! Клодиу не любит заглядывать людям в головы, но сейчас Мокош думает лишь об этом. Она не хочет Клодиу, она хочет ребенка от него. Сильного, быстрого. Ум Клодиу ей не интересен. Она уже видит, как ее сын охотится на косулей, защищает их жалкий дом, оберегает ее, братьев, ее отца, его детей. И весь этот жар рожден только этой фантазией, этой мечтой. И весь этот примитивный мир все так же вращается вокруг склона горы Юмрукчал.

Клодиу пытался бороться со своим отвращением, но это было сильнее его. Даже не отвращение, а безразличие. Эта человеческая самка, прижимающаяся к нему, была сейчас не более чем косуля, которых в последние дни Клодиу так часто лишал жизни, чтобы накормить мясом эту семью, этих примитивных животных. Какие-то невыносимые страдания и безнадежность заполнили сознание. Метаморфозы вспыхнули на лице Клодиу. Челюсть вытянулась, появились тонкие, как иглы клыки. Мокош ахнула и замерла, парализованная. Но Клодиу не хотел, чтобы она молчала. Пусть она кричит. Пусть борется за свою жизнь, как это делали косули, мясом которых он кормил ее целый месяц…

Когда Клодиу вышел из хижины, семья, приютившая его, была мертва. Кровь заливала Клодиу с головы до ног. И не было ничего кроме боли и страдания. Эти чувства были такими сильными, что проще было забыться, заставить себя ничего не чувствовать, бродить по диким землям и нигде не останавливаться. День за днем, неделя за неделей. Бродить и знать, что позади осталась целая вечность таких скитаний, и такая же вечность еще ждет впереди. И нет выхода из этого. Проходить мимо домов и селений. Нигде не останавливаться. Пусть сытость канет в скитаниях и придет голод. В голоде есть смысл. С голодом можно бороться. Но голод всегда побеждает.

Снова и снова Клодиу вспоминал Мокош, вспоминал свою последнюю жертву. Нет, он больше не хотел свою силу. Ему больше не нужна была вечность. Он хотел умереть. Встретить кого-нибудь достаточно древнего, подобного себе, и попросить его забрать эту глупую ненужную жизнь. Его жизнь. Жизнь Клодиу.

Он не питался почти год, ослаб до того, что едва мог передвигать ноги. А вокруг были все эти недолговечные саракты с их населением, во главе которого стоял свой собственный ханас ювигий, считавший себя центром этого мира, как когда-то семья Мокош считала центром мира гору Юмрукчал.

Несколько раз Клодиу пытались ограбить, но у него не было ничего кроме лохмотьев. В одной из деревень дети забросали его камнями. На безлюдной дороге между сарактами его несколько раз протыкали кинжалами. Зачастую это были такие же оборванцы. Лишь однажды, ради забавы, его изрезал своим коротким ножом изгнанный из своего поселения жрец. Тело Клодиу кровоточило. Убийцы ликовали и шли дальше. Они не видели, как исцеляются раны. Но сил у Клодиу было все меньше. Голод становился сильнее. Упасть на краю дороги, лежать, глядя в небо, считая дни.

Клодиу едва мог пошевелить рукой, когда его умирающее тело начали терзать голодные волки. Такие же голодные, как и он. Клодиу не сопротивлялся. Но тело восстанавливалось быстрее, чем ели хищники. Потом появился покрытый струпьями старик. Он долго стоял над телом Клодиу и сокрушался, что здесь нечем поживиться. Но в его мыслях не было алчности. Лишь тупое движение вперед, бессмысленная борьба за жизнь. Ничего другого. Но неожиданно, когда старик смотрел на истерзанное тело Клодиу, в его голове что-то щелкнуло и сломалось. Он закряхтел, лег рядом с Клодиу и начал ждать, когда придет смерть. Но смерть не спешила забрать его. Старик лежал, тяжело дыша, и молился, сам не понимая кому, чтобы закончились эти мучения.