– А пиала для чего? – потребовала осветить последний момент Элька. – Пригласим призрака на чашку чая? Только ташит ему не предлагайте, еще обидится и сразу уйдет, а попробует, так может и во второй раз загнуться.

Рэнд хихикнул, а Гал нахмурился, выслушивая ерничанья девчонки по поводу его любимого и очень полезного для здоровья напитка.

– Это ритуальная жертвенная чаша, мадемуазель. А ножи станут якорями вызова призрака к родственникам. Как будут использоваться эти предметы, вы сейчас увидите, – ответил маг и взял со стола первый нож, потом мило улыбнулся жрецу и Хорхесу, давая понять, что пришло их время, только что пальчиком не поманил.

– Вот так и приходится за грехи предков платить собственной кровью, – в шутку заметил жрец, подходя и спокойно протягивая магу правую руку. – Да простит меня Зигита за участие в подобном действе.

– Ну если уж за платье простила… – тихонько хихикнула Элька, пока Лукас, уколов кончиком ножа указательный палец жреца, мастерски сцеживал в пиалу несколько рубиновых капель крови.

– Я не думаю, что это действие может возмутить Зигиту, мой друг, – серьезно заметил Альмадор. – Мятежный дух Рогиро и так не знает покоя, мы не прервем благое странствие его души и не вырвем ее из материнских объятий богини.

– Надеюсь, воистину так, – серьезно кивнул Зидоро, следя за тем, как последние выцеженные капли его крови маг бережно размазывает по лезвию.

Хорхес, следуя примеру брата, без колебаний протянул свою конечность Д’Агару. Тот, то ли в целях гигиены, то ли руководствуясь магическими правилами кровопускания, взялся за второй нож и дополнил благородной кровью сеора зловещее содержимое пиалы. Собрав кровавую дань, Лукас поставил пиалу в центр восьмиугольника, отступив на пару шагов, издал странный заунывный клич: «Шеви-и-ль-се! Алье!» – и по самую рукоять вонзил ножи, испробовавшие крови Гарсидо, в пол по обе стороны от чаши. Мрамор поддался легко, словно пенопласт или мягкое дерево, принимая в свое чрево металл. Потом мосье небрежно прищелкнул пальцами, не произнося никаких слов, и все свечи в октаграмме мигом вспыхнули. Только огонь их был какой-то странный, тоже зеленый, еще сильнее запахло хвоей, грозой и медом. Интенсивнее засветились линии, начерченные мелом, затанцевали символы вокруг них.

Лукас величественно простер руки над своим творением, видно было, что маг получает немалое удовольствие от происходящего, и властно воскликнул:

– Сур шемийе кобран ир инье, Рогиро Гарсидо! Мезур ан брефек, эгребеф арк манрек!..

Сейчас изо всей этой абракадабры, которой в очередной раз длинно и сочно «выругался» Лукас, Элька поняла только имя покойника. Судя по нахмуренным физиономиям остальных, больше все равно не понял никто. Речь мага, с обилием раскатистых «р», совсем не походила на его обычно мелодичные стишки.

Свечи полыхнули голубым огнем, за краткий миг сгорев до половины. В библиотеке погас весь свет, но от этого только ярче засиял, затанцевал магический «рисунок» на мраморе пола. Из темноты над пиалой соткался бледно-голубой, чуть более светлый, чем линии восьмиугольника, мужской силуэт, потом фигура обрела большую вещественность и другие цвета, присущие истинной плоти. Призрачный свет остался только своего рода ободком по краям красавца-мужчины в изысканном одеянии, висевшего в нескольких сантиметрах над полом. Спустя секунду призрак опустился в центр октаграммы, небрежно носком сапога отпихнул пиалу с кровью родичей и, оглядев собравшихся, невольно подавшихся чуть назад при таком вольном обращении с магическими атрибутами, заявил не без иронии: