Но она не услышала мой молчаливый призыв. Она просто продолжала смотреть на меня в зеркале и молчала. Когда наше молчание стало уже совершенно неприличным, я протянул руку к двери, чтобы открыть ее и уйти, но тут Мария встала и повернулась ко мне лицом.

– У меня никого никогда не было, – медленно проговорила она. – Я даже узнала, что такое поцелуй только тогда в ледяной крепости. Ты же меня научишь? – я кивнул, плохо понимая, о чем она вообще говорит. Чему я должен ее научить?

Сам не понял, как мы оказались в постели. Я постоянно пытался понять, чему я должен ее научить, но вскоре бросил эти попытки разобраться. Единственное, что меня беспокоило, я никак не мог определить, какого цвета у нее глаза. Каждый раз, когда я ловил их затуманенный взгляд, то видел в них только свое отражения, а вот цвет не мог разобрать. Лишь позже, уже лежа рядом с ней, подперев голову рукой и разглядывая юное тело, я с некоторой досадой понял, что первый раз у нее получился не так чтобы очень. Все произошло торопливо, хотя я должен был, помня, что Маша девственница, подготовить ее, шептать на ушко милые глупости, долго подводить к самому главному… Я же про все забыл, даже про то, какого цвета у нее глаза. Идиот.

– Я не сделал тебе больно? – спросил я это довольно равнодушно.

– Нет, то есть, немного, но потом все быстро прошло. А вообще, это было не так. Совсем не так, как я себе представляла, – она задумчиво разглядывала меня. – А что это такое взрывалось на улице?

– Надо же, а я-то уже подумал, что тебе не интересно, раз ты осталась в своей комнате, а не выскочила вслед за всеми в парк, – я улыбнулся, почувствовав, что страх, который почти парализовал меня в тот момент, когда я вошел в эту комнату, начал отступать. А еще я почувствовал, что вполне могу привыкнуть к тому, что всегда будет одна единственная женщина, вот эта, которая сейчас, лежа рядом совершенно обнаженная, спокойно говорит на обычные не постельные темы.

– Раз ко мне никто не ворвался, не схватил за руку и не потащил из дворца, значит, ничего страшного там не происходит, – она лукаво улыбнулась. – Но мне все равно интересно, что же на самом деле произошло.

– Петарда взорвалась, – просто ответил я, обхватил ее за талию и перевернулся так, что она оказалась на мне сверху.

– Что ты делаешь? – она смотрела немного удивленно, но протеста в глазах я не увидел, хотя опять не понял какого они цвета.

– Хочу показать, что то, чем мы занимались все-таки не «не так», но и местами даже довольно хорошо, к тому же… Ты сама просила меня всему научить, – повернув голову я задул наконец-то мешающую мне свечу, и только когда комната погрузилась в темноту втянул свою невесту в эту древнюю как мир игру, наконец-то поняв, чему она просила ее научить.

– Как ты смотришь на то, чтобы вместо обручения прошло полноценное венчание? – я поднял взгляд на Елизавету, которая вошла в кабинет, где я пытался упорядочить структуру будущего городка, опираясь на планы, переданные мне Ломоносовым, который, похоже, помогал Эйлеру их составлять. – Я подала очередное прошение в Синод, и они на этот раз ответили согласием.

– Правда? С чего такая милость? – положив перо на стол, я встал, потому что тетка, похоже, садиться не собиралась.

– Полагаю, что виной тому послужили сведения, полученные одним из членов Священного Синода при исповеди одной из доверенных служанок Марии, – уклончиво ответила Елизавета и, прищурившись, посмотрела на меня.

Я сжал зубы и скрестил руки на груди. Никаких последствий наших с Машкой игрищ быть не должно было, вот об этом я позаботился, несмотря на весь тот сумбур, что творился тогда в моей голове. Но вот простыни я никак не мог быстренько утащить, постирать и снова застелить постель. Собственно, про то, что кто-то из слуг все узнает, я догадывался, но вот это…