В коридоре послышались тяжелые шаги, и выглянул огромный бородач в мягких тапочках. Он был одет в бархатный халат с кистями на концах пояса. Взгляд великана скользнул по лицу Корсакова.

– Здорово, Никита!

– Ба, Алешка! Сколько лет, сколько зим! – закричал бородач, заключая гостя в объятия и сжимая его так, что тот едва мог дышать. – Ты еще жив? Когда ты мне последний раз звонил?

Корсаков с трудом высвободился из медвежьих объятий.

– У тебя тоже есть телефон, – заметил он.

– Есть-то есть, да что телефон? Дрянь телефон! – категорично пробасил Бурьин. – Пошли лучше, кое-что покажу! – Он подошел к книжному шкафу и, с гордостью указав на него, произнес: – Ну как тебе мое новое приобретение? Много книжек?

– Солидно. Только я не помню, чтобы ты их когда-нибудь читал.

– Я поумнел. А вот что ты думаешь об этом? – хмыкнув, Бурьин ткнул пальцем в одну из полок.

Корсаков вгляделся в тисненые переплеты:

– Первое собрание сочинений Льва Толстого. Кажется, еще прижизненное.

– Прижизненное, говоришь? – оглушительно загрохотал Бурьин. – А как насчет почитать?

Он разом отодвинул корешки книг – и Корсаков убедился, что это всего лишь муляж. За корешками на полке хаотично толпились бутылки – «Абсолют», «Белый орлан», «Иван Грозный», «Степной волк», «Карелочка», «Можжевеловая», «Гжелка».

– Мой НЗ – неприкосновенный запас, – с гордостью сказал Бурьин. – Хотя чаще всего я делаю его прикосновенным.

Корсаков обвел взглядом квартиру, на секунду задержавшись на метровой золоченой статуэтке – статуя Свободы, держащая вместо факела пепельницу. Рядом журчал небольшой комнатный фонтан с мельницей.

– Знакомься, это моя девочка на побегушках! Пока неживая, но это временно. После первой бутылки она уже моргает, а в середине второй уже почти готова бежать за пивом! – сказал Бурьин, щелкая статую по носу.

– Богатеем?

Бурьин поморщился:

– Э-э, да это что! Посмотрел бы ты на мою дачу! В лице моей рожи ты видишь нового замдиректора фирмы «Русские бройлеры». Окорочка, мясо, ветчина – это все я! – Никита с размаху бросился спиной на диван и заложил руки за голову. – И притом, чтобы ты все правильно усек, я ничего не делаю, только шлепаю печать. Пук-пук! Не отличу счета-фактуры от туалетной бумажки!

– А что же директор? – спросил Корсаков. – Как он к этому относится?

– А никак не относится. Директора взорвали.

Алексей заморгал.

– ЧТО? Как взорвали?

– Обыкновенно взорвали. Как всех нормальных людей взрывают, – снисходительно объяснил Бурьин. – Подложили граммов двести тротила под сиденье. Взрыв был маленький, но красивый. Так что я теперь вроде как за главного.

– А ты, того… не боишься, что тебя тоже взорвут? – спросил Корсаков.

– Боюсь, – честно сказал Бурьин. – И все наши боятся, потому и сделали меня вроде за главного. Они теперь пашут, а я попой стул украшаю.

– А наезды были?

– Не-а, пока не было вроде. Погоди-ка, я ща…

Никита смотался на кухню и, сияя, притащил ящик пива в черных банках. На каждой банке белый медведь.

– Давай по паре «медведей» на брата, а потом на повышение, – пробасил Никита, опуская ящик на стул, с которого он за секунду до этого смахнул какие-то бумаги. – Положишь на стол? – попросил он Алексея.

Выполняя его просьбу, Корсаков заметил, что на столе возле маленького ноутбука последней модели лежит увесистый, плохо обтесанный булыжник, привязанный к палке.

– Что это?

– Будто не видишь. Каменный топор. Тот псих, что мне его продал, врал, что раскопал его где-то в Африке, – неохотно пояснил Никита.

– Зачем он тебе?

– Так, хохмы ради. Возвращение к пещерным истокам. – Никита допил второго «медведя» и укоризненно посмотрел на опустевшую банку.