– Здесь, наверху, нет. А там, внизу, дует ветер и относит звуки.

– Да где ж он там дует? Смотри, как застыли под нами деревья. Ни одна веточка не шелохнется.

– Да, похоже, и внизу ветра нет, – задумчиво согласился красавец и тут только отвел взгляд от щеки собеседника, чтобы посмотреть наконец на деревья, на осла и на паломников, сооружающих хижину.

– Нет ветра! И звуков нет! И странно всё это, Иуда! – радостно воскликнул уродец.

Иуда посмотрел на него и улыбнулся. Казалось бы, улыбка должна была украсить его прекрасное лицо, но она скорее нарушила что-то в этой совершенной красоте.

– Один звук я слышу, – сказал Иуда. – Похоже, это Кедрон. Слышишь? Журчит внизу около моста. Там много больших камней.

– Это не Кедрон. Это вообще не звук реки. Это какая-то тихая и светлая мелодия. Только непонятно, откуда она к нам доносится…

– Грустный звук.

– Нет, радостный и чистый.

Иуда перестал улыбаться. И вдруг спросил:

– Ты что-то хотел сказать мне, Филипп?

Уродец вздрогнул и втянул голову в плечи.

Помолчали. Потом Филипп взволнованно произнес:

– Помнишь того молодого начальника, который принимал нас в Вифаваре? До того как подойти к Учителю, он долго беседовал со мной. О вечной жизни меня расспрашивал. Почему он именно ко мне обратился, я так и не понял: ведь иудейские начальники обычно беседуют с Иаковом или с тобой… Ну я, как мог, постарался исследовать с ним вопрос и разъяснить, что Благой Учитель…

– «Благ только Бог», – перебил Иуда.

– Да, так его поправил Иисус, – поспешно согласился Филипп. – Но, видишь ли, я сам называл Учителя Благим, и молодой начальник обратился к Нему так, как я Его называл… – Филипп сокрушенно вздохнул.

– Дело не в том, как он назвал Иисуса, – возразил Иуда. – Дело в том, что молодой начальник был богат. Иисус потребовал от него, чтобы он раздал свое богатство нищим. А начальнику стало жалко… Очень трудно, Филипп, принести в жертву то, что ты ценишь больше всего на свете.

Филипп сперва обиженно посмотрел на Иуду, а затем виновато сказал:

– Он потом подошел ко мне, этот начальник, и признался, что с радостью отказался бы от своего богатства, если б кто-нибудь объяснил ему, зачем нужно всё раздавать нищим… Я попытался ему объяснить и не смог. Потому что мысли мои еще были разрозненны, представления еще не сложились в стройную систему…

Филипп с надеждой посмотрел на Иуду. Но красавец отвернулся, подставил лицо заходящему солнцу и закрыл глаза.

– Прости. Я мешаю тебе сосредоточиться, – еще более виновато произнес Филипп.

Солнечные блики вдруг запрыгали на длинных ресницах красавца. Если человек может смеяться одними закрытыми глазами, то именно так смеялся сейчас Иуда.

– Милый философ, – без малейшего намека на иронию произнес ласковый голос, – мы редко с тобой беседуем, но мне всегда нравятся твои рассуждения. Тем более когда они складываются в стройную систему.

Филипп встревоженно покосился на Иуду, глаза его засуетились еще сильнее.

– Говори, – настаивал проникновенный голос. – Я буду молчать и слушать. Мне очень интересно, что тебе сегодня открылось.

Тут какие-то птицы, похожие на голубей, выпорхнули из куста и полетели над оврагом. Вернее, сперва одна птица шумно выпорхнула и, призывно крича, полетела к реке, за ней другая, хлопая крыльями, устремилась в сторону Храма, а третья поднялась над землей совсем бесшумно и скоро исчезла в солнечном раструбе.

– Всё дело в Красоте. И именно Красота спасет мир. Потому что это не только Красота, – следя за их полетом, взволнованно и сбивчиво начал Филипп и продолжал: – Обычно, когда я смотрю на закат, он подавляет меня. Я любуюсь им, я глаз от него не могу оторвать, но он словно прижимает меня к земле, мне становится грустно и одиноко. Но сегодня у меня совершенно другие ощущения. Потому что я встретился наконец с другим закатом и с другой красотой. И эта красота не подавляет, а возвышает. Даже я, урод, чувствую себя красивым. Даже когда сижу с таким действительно красивым человеком, как ты, Иуда.