Капитан осторожно высунул голову из воронки. Новая группа тридцатьчетверок схлестнулась с новой же группой фашистских танков и самоходок. На поле боя под Прохоровкой все давно уже перемешалось; вновь подоспевшие ряды моментально смешивались с воюющими со всех сторон и направлений. Неутомимый Молох только и успевал крутить ручку своей мельницы, перемалывая роты, батальоны, бригады, корпуса. Упрямые человечки продолжали идти навстречу смерти, как будто только для этого их рожали и кормили матери, воспитывали отцы, школа и командиры. Молох потирал лапки и крутил, крутил, крутил…

Когда было бесполезно стрелять, танки сшибались в таране и замирали со сбитыми катками, разорванными гусеницами и мятыми бортами. Оглушенные экипажи выскакивали из машин и сходились в рукопашной схватке.

Высоко задрав ствол, чадно горела «пантера». Из командирского люка выполз командир, за ним вывалился башнер. Тлеющие, пропитанные маслом и бензином комбинезоны вспыхнули на открытом воздухе. Живыми факелами немцы метнулись в сторону и, повалившись на землю, стали кататься по ней, сбивая огонь.

На небольшом пятачке рядом с воронкой, окруженной разбитой техникой, кипел бой. Невдалеке катались в пыли еще двое в тлеющих комбинезонах. Боль от ожогов удваивала силы, и оба сдаваться не собирались, пытаясь задушить друг друга. Рядом с ними в рычащий ругающийся клубок сплелось несколько человек. Дрались кулаками, прикладами, рукоятками пистолетов, били друг друга зажатыми в руках гранатами. Один из танкистов не принимал участия в схватке, он стоял поодаль в полный рост, громко хохотал и никак не мог остановиться. Из общей схватки выпал рослый немец с кинжалом в руке. Он подошел к душившим друг друга и заколол сначала одного, потом другого резкими короткими ударами. Перебросив длинное узкое лезвие из руки в руку, огляделся. Его глаза встретились с глазами Ковалева. На обожженное лицо немецкого танкиста было страшно смотреть. Оставалось удивляться, как среди вздувшихся волдырей и лохмотьев кожи уцелели ясные голубые глаза. Неожиданно он улыбнулся Ковалеву остатками лица, как будто увидел старого друга, и уверенно направился к воронке, где укрылись танкисты. Александр провел рукой по бедру, нащупывая пистолетную кобуру. В голубых глазах фашиста не было ни страха, ни ненависти, только безграничная усталость – и больше ничего.

Время, казалось, замедлило свое движение. Ковалеву захотелось закрыть глаза, чтобы все исчезло.

Где-то рядом жахнуло орудие. Еще утром капитан распознал бы принадлежность пушки и калибр по звуку, но сейчас, оглушенный, со звоном в голове, он не был способен определить даже направление выстрела. Взрыв снаряда положил конец рукопашной. Танкисты полегли рядом со своими подбитыми танками, ненадолго пережив стальных друзей. Голубоглазый тоже исчез.

Экипаж «Муромца», укрывшийся в воронке, выжил и в этот раз. Их изрядно присыпало землей, на несколько мгновений стало тихо. Потом звуки боя, грохот выстрелов и рев двигателей навалились с новой силой.

В убежище экипажа неизвестно откуда вновь свалился неугомонный Суворин. Ковалев вспомнил, что несколько минут назад видел Ваню ныряющим в воронку, и легонько потряс головой. Пока капитан боролся с дежавю, Иван привалился к его плечу и затараторил пулеметной скороговоркой:

– За бронетранспортером, который мы раздолбали, танк из первой роты застрял, вот в такой же воронке. Я залез через нижний люк. Корпус цел – ни пробоин, ни повреждений. На башне черное горелое пятно и вмятина с трещиной в командирском люке. Люк не закрывается: крышку перекосило. По-моему, тяжелая мина прямо на башне разорвалась. Двоих убило. Остальные ушли. На закрылках люка механика-водителя да по броне – запекшаяся кровь. Прям ручей. Попробовал двигатель – завелся со второй попытки, включил передачу – двинулся. Из воронки выскочит легко! – Суворин замолк, выжидающе глядя на товарищей.