И каждое лицо она воспринимала как нечто отдельное, главное в человеке. И движение по эскалатору людей, смена одного человека другим – была похожа на мелькание лиц: объемных, фактурных, с разными светотенями в зависимости от конституции лица, с разным загаром, яркими пятнами косметики на лицах женщин.

И она даже пожалела, что эскалаторы быстро движутся навстречу друг другу и что она не может остановить этот поток, это движение, – а так хотелось остановиться и рассмотреть каждого. И так задело ее это почему-то, так тронула общность людей с их удивительной непохожестью – словно что-то важное-важное было в этом ее новом видении.

И она поняла вдруг: все эти люди, временно объединенные общей целью – поднятием на поверхность, плотно стоя плечом к плечу друг с другом, – представляли человеческую общность со всей ее удивительной многогранной уникальностью.

И сойдя с эскалатора, пораженная этими чувствами, мыслями, она продолжала рассматривать людей, стоящих на платформе, а войдя в вагон – людей, находящихся в вагоне.

И уже рассматривала не только лица – всего человека, какой он есть в его индивидуальности. И смотрела на сидящих перед ней людей.

Старушка с мягким морщинистым лицом, в вязаной шапочке, старенькой, не раз уже стиранной, с провисшими полями.

Пожилой человек с седыми висками в бейсболке (которую ему подарил, наверное, внук), смотрящий прямо перед собой и старающийся прямо держать спину.

Подросток, со старательно уложенными волосами, пушком над припухшими губами, поглядывающий на себя в зеркальное отражение двери.

Девушка в сером свитере и ярких брюках, со смелой прической: вызывающей стрижкой и отливающими синевой волосами.

Женщина в парике, с яркой косметикой и ненакрашенными бровями. «Торопилась, наверное, не успела или забыла», – подумала Даша.

Мужчина с желтоватым лицом, небритый, с глубоким взглядом карих глаз, в наушниках, погруженный в музыку.

И что-то вдруг случилось с ней, словно осознание этой «разности» и этой общности всех людей на этой планете открыло в ней сердце и – сопереживание? сочувствие? благодарность? Она сама не понимала себя – и не хотела понимать. Она просто чувствовала: вокруг нее – люди, часть общего человечества. Человеческая общность, в которой она была одной из Целого, такого разного – но Целого. Все эти люди – ее сопланетники, другие, не такие, как она, но тоже часть общего Целого.

«Родные вы мои», – вдруг подумала она. Подумала с волнением, светло, отчего глаза ее увлажнились.

И все люди, сидящие в вагоне, словно светом ее освещенные, стали видны ярче, четче. В каждом – появилась, проявилась его индивидуальность, какое-то отличие, и вместе с тем – общность. Все они – люди, находящиеся с ней в этот момент, в этот день, в этом вагоне, – были содержанием ее жизни, частью ее жизни, полной этой сиюминутной, захлестнувшей ее любви.

Старушка с печальными глазами, спрятанными глубоко-глубоко под веками – тяжелыми, в морщинах и морщинках. И глаза эти, и веки эти старой женщины она увидела будто бы в другом свете – так выглядит старость, такой и она станет когда-то, когда придет время. И это тоже будет благодать, данность, часть ее жизни, ее сценария. И она с любовью смотрела на старую эту женщину, какой она когда-то будет, и улыбалась – просто, смиренно.

Юноша и девушка, смуглые, черноволосые, с раскосыми черными глазами – узбеки? таджики? – взявшиеся за руки, испуганными взглядами встречающие входящих людей и проносящиеся мимо станции – страшно, наверное, в таком большом и незнакомом городе. И ей захотелось поддержать их, успокоить – и она им кивнула: мол, все хорошо…