И даже неловко ей как-то стало от таких мыслей: как же так, исчезнет человек из ее жизни, а она даже потери не почувствует, только облегчение? Ей, получается, и плакать по нему не придется, как мать по Михаилу Васильевичу слезы проливает.

– Это как же так?! – спросила она себя недоуменно. – Уйдет человек, а я и жалеть не буду, и тосковать не буду?

– Не буду, – упрямо ответила сама себе. И, словно оправдываясь, добавила: – Потому что такой человек! Такой он, Андрей, человек, что проку от него никакого, такого и потерять не жалко… – И, словно нехотя, подумала: – Не то что раньше… – И совсем уже словно против воли добавила: – Когда они любили друг друга…

И вспомнилось ей, как они, студенты, влюбленные друг в друга до помешательства, жить не могли друг без друга. Как он ждал ее у института и она, завидев его на той стороне улицы, мчалась, обгоняя прохожих, нетерпеливо переминалась, пропуская машины, чтобы кинуться ему в объятия и просто стоять, прижавшись к нему, Андрюшеньке ее любимому. А потом они шли по улице, обнявшись, – они только так и ходили тогда, чувствуя себя одним целым. Затем, со временем, стали ходить они, держась за руки, как дети. Потом, после свадьбы, как-то незаметно перестали они держаться за руки, лишь изредка она брала его под руку, потом – вообще стали ходить они рядом, как два отстраненных друг от друга человека…

И воспоминание это как-то неприятно тронуло ее – и куда все делось? А какая любовь была… Куда только делись эти объятия, желание быть рядом, держаться за руки? Куда делась их любовь – когда наговориться они не могли, насмотреться друг на друга не могли, расстаться даже на день – не могли?! Куда все это исчезло?!

Куда исчез тот Андрюшенька ее любимый, которого она обожала, которого вкусненько накормить хотела? Даже в институт брала заботливо приготовленный, красиво завернутый бутерброд, зная, что примчится он к ней после занятий, а то и просто – сорвется с лекций.

– Ты меня балуешь, – говорил он ей, видя этот бутерброд, или котлетку, или блинчики с мясом, которые он так любил.

– Я тебя не балую – я тебя люблю, – отвечала она просто и обнимала его.

Она остановила саму себя в своих воспоминаниях: чего об этом думать – было и прошло.

– Была-а-а любо-о-овь, была, да только все прошло-о-о, – громко запела она, как бы отрезая себя от воспоминаний.

И открыла холодильник, размышляя, что бы такое приготовить попроще и побыстрее. Давно она уже так готовила – исполняла свой женский долг, не вкладывая в приготовление еды ни души, ни фантазии – просто надо было мужика, пришедшего с работы, накормить.

И вспомнила опять, словно нехотя, как готовить для него любила, какие блюда придумывала. Сколько сюрпризов ему делала – какое-то новое мудреное блюдо, рецепт которого брала у подружки, или в журнале находила, или в старой поваренной книге, подаренной бабушкой.

А как сервировала она ему тарелку… Нравилось ей не просто положить еду на тарелку, а красиво-красиво все разложить, украсить ее резными листочками петрушки, бахромчатыми листьями салата, фигурно вырезанными кусочками огурца или моркови. Как старалась она его порадовать! Как любила она приносить ему тарелку к телевизору, чтобы не отрывался он от футбольного матча или захватывающего фильма…

А как любовалась тем, как он ест! Ничего прекраснее она не видела – любимый мужчина, который с аппетитом уплетает приготовленную для него еду…

Сейчас она только головой покачала, вспоминая это.

Давно уже она не любуется тем, как он ест. Чего любоваться, чем любоваться? Сидит мужик и живот свой набивает, еще и харчами перебирает – то суп ему солоноват, то мясо суховато… Давно она запретила ему у телевизора есть – мало ли чего ему удобно… А ей удобно за ним крошки с паласа выметать и пятна с журнального стола оттирать?!