Эта морозная жуть действительно что-то меняла в голове Борькиной мамы, без следа вычищая оттуда все страхи и неуверенности, свойственные любой замужней женщине. Каждый раз, возвращаясь домой после занятий у тёти Гали, Полина Ивановна чувствовала себя обновлённой, способной и дальше безропотно, а то и с радостью нести свой крест, лишь бы не мёрзнуть больше.

Летом, конечно, было полегче. Летом последователи Иванова чаще занимались приседаниями и перепиской от руки его очередных невнятных, но удивительно ощутимых откровений. Самым старательным выпадала счастливая возможность поездки к деду в деревню для личной беседы.

Так что Борька был уверен – мамы дома не будет. Хотя, конечно, неспасённые котята скребли дистанционно совесть мальчишки.

Знал бы он, как тонко Бытие плетёт свою паутину, шлифуя кристалл текущего события схожими материалами, психоневрологическими в данном случае, и что его жестокосердный одноклассник в тот момент был привязан к столу в квартире на третьем этаже и не имел никакой возможности причинить котятам зло. Во рту Жабина торчала грязная тряпка, а руки и ноги были намертво скреплены изолентой. Из лежачего положения ему удавалось видеть лишь часть комнаты. Грязные стёкла в окнах почти не пропускали дневной свет, к тому же видеть мешал вонючий чад, исходящий из кухни, где грохотал кастрюлями таинственный похититель.

– Это же как хорошо – можно и без подсолнечного масла. Такой жирный школьник! Свой сок даст, – бухтел вполголоса тот. – Только Лизка не приходи, и Лёне ни-ни! А Гиви сам всё скоро узнает. У нас улов на сто рублей!

Вскоре хозяин вкрадчивого голоса вернулся в комнату, Андрюха разглядел его и понял, что, скорее всего, живым ему не уйти. Похитителем оказался худосочный, но высокий мужчина лет сорока с лишним. На нём был синий халат, как у учителя труда в школе. Голову украшала грязная панама. Глаза мужчины не выражали ничего, словно ему зрачки кто-то развернул внутрь. Тонкие, брезгливые губы шевелились сами по себе. Обычно так говорили персонажи пластилиновых мультиков – все части лица находились в автономном режиме, без взаимодействия друг с другом.

– Как я тебя назову? – вслух задумался похититель. – Без имени нельзя. Потеряется среди остальных. Вот меня звали Елизавета… Нет! Поликарп! Да – Поликарп! И вот я как миленький не потерялся.

Он подошёл к зеркалу у стены и начал собой любоваться. На любование он потратил не меньше десяти минут. Потом Поликарп зачем-то снял брюки и вытащил из тумбочки у зеркала губную помаду. К ужасу мальчишки, похититель покрыл свои отдельно существующие губы толстым слоем пурпурной помады.

– Поликарп дурак! – неожиданно заявил мужчина и кокетливо ладонью пригладил жидкие волосы на своей голове. – Сила есть, ума не надо! Я ведь предупреждала: не забывай выключать огонь. Прожжёшь кастрюлю, кретин! Это тебе не трубы в узел закручивать, это вопрос концентрации! И где мы сейчас?! Где, я спрашиваю? Потерялся Полька! Заблудился в себе!

Тут похититель словно вновь увидел лежавшего на столе ребёнка.

– Ну, твою ж мать! – сердито выругался он и схватил с подоконника длинный самодельный нож.

Мальчишка зажмурился, обильно напрудил в штаны и приготовился к смерти.

Но, к его изумлению, мужчина страшным ножом перерезал стягивавшую его конечности изоленту, при этом приговаривая:

– Заведёт нас Полька в беду! Ой, заведёт! Опять электричеством десять лет лечить всех будут. И его, дурака, и меня, и Леонида Аркадьевича, и Гиви-альпиниста. И ведь договорились на берегу – только не в Тушино, только по своим дням и по плану Леонида Аркадьевича!