Мифы и воспоминания о блокаде, сформировавшиеся не без влияния официальной пропаганды, стали важной частью идентичности ленинградцев. По мнению Киршенбаум, это ставит под сомнение как тоталитарную, так и ревизионистскую модели советского общества. Сама она предпочитает точку зрения С. Коткина, согласно которой идентичность является одним из «механизмов, посредством которых индивиды запутывались в сетях, образованных… более широкой повесткой и языком режима» (цит. по: 3, с. 11). Дальнейшее разочарование в советской идеологии также было скорее последствием этих же мифов, нежели результатом распространения альтернативных, диссидентских идей. «Центральная тема истории блокады, излагаемой в данной книге, – пишет автор, – это роль мифа в конструировании и конечной делигитимизации советской идентичности» (3, с. 11).
Миф о блокаде наложился на довоенный миф о Петербурге – Ленинграде, уходящий своими корнями в интеллектуальную жизнь XIX в. К началу Второй мировой город уже был довольно густо населен «призраками», если использовать метафору, предложенную Б. Лэддом применительно к Берлину, т.е. хорошо известными большинству его жителей историческими и мифологическими ассоциациями, связанными с различными местами и объектами на его территории. Автор использует также свой собственный термин «город памяти», имея в виду воображаемую реальность, которая для жителей города нередко оказывается едва ли не более «настоящей», чем сам город. Драма блокады привела к тому, что вместе с новыми воспоминаниями появились и новые «призраки». Их взаимодействие с более старой питерской мифологией составляет еще одну тему книги.
Традиция увековечивания памяти о крупных исторических событиях, причем не только на уровне памятников, но и на уровне персональных дневников и воспоминаний, к началу войны также успела уже довольно прочно укорениться в советском обществе. Масштабные проекты по сбору таких воспоминаний осуществлялись, в частности, вскоре после революции и в период индустриализации. Поэтому третью тему книги составляют «монументы», которые автор понимает в расширительном смысле, включая в это понятие не только собственно памятники, но и «фильмы, фотоальбомы, юбилейные торжества, архивы, музеи, поэтические сборники и устную историю. Это широкое определение имеет то преимущество, что позволяет поставить вместе простой фотоальбом, сделанный школьниками, пережившими блокаду, и Монумент героическим защитникам Ленинграда с его 48-метровым обелиском. В обоих, разными путями и в разной степени, совмещаются и взаимодействуют личные истории и публичные мифы» (3, с. 17).
Исследование охватывает период с 1941 по 1995 г., т.е. с начала войны до первых лет после распада СССР. Структура книги выстроена по проблемно-хронологическому принципу и включает восемь тематических глав, объединенных в три части. В первой части (три главы) рассматриваются довоенные традиции и первые попытки увековечить память о блокаде, предпринятые непосредственно во время войны. Вторая часть посвящена послевоенной реконструкции Ленинграда, попыткам сталинского руководства предать забвению память о блокаде и возвращению этой памяти в публичную сферу в виде новых монументов и вновь изданных мемуаров в 1960–1970-е годы. Третья часть (две главы) охватывает позднесоветский период вплоть до переименования Ленинграда в Санкт-Петербург. В завершающем книгу эпилоге описывается бытование воспоминаний о блокаде в постсоветской культуре и политической практике. Киршенбаум отмечает, что описанный ею образ блокады Ленинграда, с его сложным взаимодействием государственного и частного, продолжил свое существование и после того, как Советский Союз ушел в небытие. Цель ее исследования заключается, таким образом, в том, чтобы «объяснить, как история героического Ленинграда легитимировала, пережила и в конце концов развенчала советское государство» (3, с. 17).