Нет, в самом деле – где документ? Нам тысячу и один раз рассказывали про «неизменно миролюбивую внешнюю политику Советского Союза». В 1971 году выпустили сборник «СССР в борьбе за мир накануне Второй мировой войны», там сотни документов (правда, такую «мелочь и ерунду», как оперативные планы Генштаба РККА, составители сборника включить забыли), но главного-то там нет! Где собственноручно написанная Сталиным бумага: «Я, Иосиф Виссарионович Джугашвили (Сталин), приказываю бороться за мир и разоружение, ни в какую войну не ввязываться, терпеливо ждать, пока на нас кто-нибудь нападет первым, а также приказываю именно этот мой приказ считать Принципиальным Политическим Решением».

Нет такой бумаги. И политического решения о подписании Пакта о ненападении с Германией никто никогда не видел. Пакт есть (опубликован во всех центральных газетах), Риббентроп в Москве был (есть соответствующие фотографии), а где же письменно оформленное решение Сталина? В рассекреченных в начале XXI века так называемых Особых папках Политбюро ЦК ВКП(б) среди протоколов заседаний августа 1939 года Пакт и Риббентроп ни в одном падеже не упомянуты вовсе.

А где у нас подписанное Сталиным пресловутое Принципиальное Политическое Решение о начале Большого террора 1937 года? О войне против Финляндии? Об аннексии трех стран Прибалтики в 40-м году? Почему эти документы никто не нашел? И даже искать не начинал?

Ответ на эти вопросы один, и все его прекрасно знают (точнее говоря – знали). Это только в последние годы, после выхода «Ледокола», статусные отечественные историки начали столь самозабвенно «косить под психов». До этого все и без лишних слов понимали, что в эпоху Сталина страна жила не по Конституции, а по определенным неписаным правилам. В рамках этих «правил» конституционные органы власти (в частности наделенный исключительным правом решения вопросов войны и мира Верховный Совет СССР) не были даже местом для политических дискуссий, напротив – важнейшие (принципиальные) политические решения принимал один человек, причем человек этот до мая 1941 года формально не занимал ни одной государственной должности. (Нашим новоявленным «законникам» следовало бы подумать: а с какой стати на директивах наркома обороны СССР могла появиться подпись одного из многих депутатов ВС СССР товарища Сталина? Кто его вообще мог по закону допустить к документам такого уровня секретности?) Свои решения Сталин доводил до исполнителей как в устной, так и в письменной форме – в любом случае они подлежали безоговорочному исполнению.

Рисовать «стрелочки» на секретных картах Генштаба без прямого, ясного и точного указания Сталина – куда и насколько эти «стрелочки» имеют право направиться – мог только самоубийца. Сложившаяся в высших эшелонах государственной власти обстановка абсолютно исключала возможность проявления какой-либо не санкционированной Хозяином «самодеятельности», в особенности в сфере военной и внешней политики. Более того, подчиненные Сталина – даже самого высокого ранга – сплошь и рядом уклонялись от действий в рамках предоставленных им полномочий, перекладывая на вождя бремя принятия решения. Одним из самых ярких – и имеющих прямое отношение к обсуждаемой теме – примеров этого может послужить история июня 1941 года с введением в действие Плана прикрытия.

В соответствующих документах прямо и однозначно, в форме, исключающей какие-либо разночтения, было сказано: «План прикрытия вводится в действие при получении шифрованной телеграммы за подписями Наркома обороны, члена Главного Военного совета, начальника Генерального штаба». Сталин не был ни наркомом обороны, ни начальником Генштаба, ни членом ГВС (эту должность исполняли два секретаря ЦК – Жданов и Маленков). Строго говоря, Сталину просто негде было расписаться на решении о введении в действие Плана прикрытия. Тем не менее вечером 21 июня, когда из приграничных округов уже потоком шли сообщения о том, что немцы снимают проволочные заграждения на границе, а в воздухе висит гул танковых моторов, нарком обороны Тимошенко и начальник Генштаба Жуков, как дети малые, пошли к Сталину – просить разрешения на исполнение своих прямых служебных обязанностей.