– Ты главное, если что, гранату ему под ноги, – посоветовал Олег Вепрев. – Под ноги… А может, я пойду?.. – спросил он с надеждой.

Игорь даже не счёл нужным ответить, он и сам продумывал разные варианты. Но ни один не выглядел достойно, а трусость или нерешительность – они заметны, и если он покажет эту самую трусость врагу, а потом ещё и принесёт её назад с собой, то все решат, что дело дрянь, и разбегутся, как куропатки, или плохо стрелять начнут, беречь себя, или, что хуже, – прятаться. А выигрывает тот, у кого дух сильнее. Это аксиома войны. Устоял в бою, значит, победил. Духи тоже боятся, им тоже жить хочется, у них тоже в жилах кровь течёт. К тому же время играет против них. Как-никак, с одной стороны русские, а с другой – американцы. Не смогут пиндосы вечно делать вид, что ничего не происходит, мир не поймёт. Хотя какой тот мир? С него станется. Рано или поздно начнут реагировать, как при открытии второго фронта. Обещанного, как известно, три года ждут. Всё равно, моджахеды так и так будут торопиться, и на этой торопливости надо сыграть. Не давать им уверенно чувствовать себя в городе.

Ресторан был разгромлен вчистую. В крыше административного корпуса зияли дыры. Бойцы прятались за колоннами и простенками, и поэтому потерь на первом этаже не было, за исключением легкораненых.

Внизу хозяйничал Герман Орлов.

– Ногинского не видел? – спросил Игорь.

– Лёха не появлялся. Я уже сам волнуюсь. Как бы чего не вышло.

– Сплюнь, – посоветовал Игорь.

– Да уже двадцать раз, – отмахнулся Герман Орлов. – А вы куда? – пробасил он. – На переговоры? И я с вами!

Под правым ухом у него запеклась корка крови. Он был перемазан гарью и копотью, но глаза у него сияли, он явно находился в своей стихии.

– Тебе нельзя, – безапелляционно ответил Олег Вепрев.

– Что значит – нельзя?! – возмутился Герман Орлов.

– Я говорю, нельзя!

– Ась? – дурашливо приложил ладонь в уху Герман Орлов. – Плохо слышу.

– Я говорю, тебе нельзя!

– Ёпст! Почему это?! – с вызовом спросил Герман Орлов и воинственно выпятил широченную грудь.

– Потому что ты дюже здоровый, – ответил Игорь. – Рыжий испугается и в штаны наложит.

– Эт-т… точно, – весело согласился Герман Орлов. – Ты только скажи, я выбью ему коленную чашечку! Не доверяю я дагам, – поведал он проникновенно. – Слушай, самое главное, встань так, чтобы тебя прикрывали деревья и кусты. А я пулемётом, как шатром, тебя прикрою. Самолично стрелять буду. Главное, чтобы снайпер из военного госпиталя тебя не видел. Так что не форси. Христом Богом прошу: за деревья не выходи, на поляну перед гостиницей не вздумай высовываться. Хитрость в нашем деле самое главное, – наставлял он Габелого.

– Ладно… – снисходительно пообещал Игорь, – встану. – И выпрыгнул в окно.

Не любил он долгие разговоры, как и долгие проводы, ничего они не давали, только душу теребили. Так и с женщинами своими расставался, говорил «Нет» и уходил, потому что душа не принимала лжи.

Странно было видеть двор, который ты только что обстреливал сверху. Однако, кроме гильз, ничего не напоминало о бое. Разве что сбитые ветки сосны, попорченные стволы да кровавый след от того боевика, которого Игорь застрелил давеча. Утащили его свои, а как – никто не видел. Хитрые они. Должно быть, накидали дымовых шашек и вытащили.

– Ты кто?! – нагло спросил рыжий в «пуштунке».

На руке у него была синяя повязка – отличительный знак, чтобы свои узнавали в бою. На Игоря эта повязка, а особенно «пуштунка» подействовали, как красная тряпка на быка. «Пуштунка» для него была символом врага, с «пуштункой» бились ещё в Афгане, хотя, конечно, он там не успел повоевать, но, разумеется, слышал много рассказов от бывалых людей.