С утра Анна закрутилась в вихре неотложных дел. Сначала надо было выбрать, каким путем отправить послание Паоло. Задача была не из простых, учитывая, что с одной стороны носить все это должно было вид самый невинный, но с другой, дойти достаточно быстро до адресата. Решила отправить с посольством воеводы Дорогомилова. Воевода был был заклятым врагом Софьи. Поэтому вряд ли ему придет в голову, что с его помощью переправляют нечто крамольное. С письмом отправила пару редких рукописей с описанием растений Московии, в которые и вписала нужные слова на персидском, обозначив значком. Об интересе Паоло к естествознанию знали все окружающие. Даже если люди Дорогомилова и поинтересуются, то ничего предосудительного не найдут. В конце концов, верховная боярыня княгини Софьи имела право отправить своему другу редкие рукописи в подарок.

Первая гора с плеч верховной боярыни свалилась, и Анна сразу почувствовала облегчение. Следующей задачей было навестить братьев Альбинони. Нужно было убедиться, что дорогие Софье гости размещены со всеми удобствами и нужды ни в чем не испытывают. А заодно и присмотреться повнимательнее к Лыкову. Анна была уверена, что ничего интересного про убийство Бориса Холмогорова не узнает, но попытаться все-таки стоило. Быстрым шагом боярыня вышла из дворца и направилась к себе. Правда, зайдя в отведенные им с Василисой палаты, сморщилась и сразу же заткнула уши. У ее преданной служанки, по всей видимости, было лирическое настроение.

Надо сказать, что несмотря на преданность и исключительную ловкость карлицы, у нее все-таки было несколько слабостей, доставлявших некоторые неудобства ее хозяйке. Первым пристрастием была беззаветная любовь Василисы к музыке. Проблема была в том, что любовь была настолько же беззаветная, насколько безответная. Музыкальный слух у маленькой женщины не просто отсутствовал начисто, а находился где-то в отрицательных величинах. То есть, если про неспособного к музыке человека говорят, что ему медведь на ухо наступил, то по Василисиным ушам протопталась целая стая экзотических животных, называемых слонами. Но это никак не помешало упрямой карлице вбить себе в голову, что ей подвластны любые музыкальные инструменты.

"Естественно, подвластны, – думала с оттенком безнадежности Анна, – тем более, что ни у лютни, ни у виолы, ни у свирели выбора совершенно не было". Поэтому в минуты лирического настроения карлицы всем оставалось только зажимать уши и исчезать под любым удобным предлогом из покоев. Гусли издавали дребезжание плошек и чашек, свирель выводила кладбищенские вопли, музыка лютни напоминала артель жестянщиков в разгаре рабочего дня, ну а виола производила такой набор звуков, словно кто-то тянул за хвосты целую дюжину облезлых уличных котов.

Следующей страстью было пение. Поэтому в особо грустные минуты, а надо сказать, что по характеру она была скорее не шутихой, а трагической актрисой, Василиса пела, подыгрывая себе на лютне. В такие минуты, а то и часы, из дома можно было выносить не только святых, но все, что под руку попадется. Голос у Василисы отличался такой пронзительностью, и пела она настолько фальшиво, что даже кремлевские палачи, к воплям, понятное дело, привыкшие, не выдерживали и бежали куда глаза глядят.

Правда, нужно было отдать должное ее самокритичности. Василиса признавала, что петь не умеет. И подвергала этой пытке свою госпожу только в самых крайних случаях зеленой тоски. Хотя у этой страсти были определенные плюсы. Им отвели покои в самом дальнем уголке раскиданных как попало дворцовых построек. Анну это вполне устраивало. Находиться непосредственно под оком Софии ей нравилось все меньше и меньше.