– Какими предпочтете первую партию? – спросил Дирк Оберт соперника.

– Не знаю, понимаете ли вы это или нет, но ваша манера начинать игру с унижения моего достоинства эхайна и воина… – проворчал капитан Ктелларн, впрочем – без особого раздражения.

– Что мешает вам использовать против меня то же оружие?

– Я не настолько хорошо владею вашим языком, чтобы уметь вывести вас из равновесия. Порой складывается впечатление, что вас вообще ничто в этой жизни не волнует.

– Отчего же… Волнует, и многое. Например, оставили ли вы дома свой скерн и где прячете хоксаг…

Усмехаясь, капитан извлек из-за сапога тонкий черный стек с витой рукоятью и небольшим утолщением на конце.

– Видите, я кладу его на подоконник, – сказал он. – У вас ведь не возникнет вредных иллюзий, будто вы способны им завладеть?

– Я даже не знаю, что потом с ним делать, – пожал плечами Оберт. – Могу пораниться.

– Вы правы, в обращении с этой игрушкой необходим навык. Я знавал офицеров, которые в серьезном подпитии либо по накурке пускали хоксаг в дело и сами же оставались без пальцев или чего поважнее…

Оберт подровнял пешечный строй, щелчком смахнул невидимую пушинку с кельтского крестика на шапочке белого короля.

– Итак, янрирр?

– Белыми, черт возьми!

Усмехаясь, Оберт перевернул доску черными фигурами к себе.

– Ваш ход, капитан.

Ктелларн расстегнул воротник мундира, сдвинул брови, беззвучно пошевелил губами (иногда Оберту думалось, что эхайн относится к игре, как к некому мистическому акту, и перед тем, как двинуть вперед королевскую пешку, молитвой призывает на помощь добрых духов своего народа… хотя Руссо, который лучше других разбирался в эхайнской культуре, утверждал, что в наиболее распространенной мировой религии эхайнов нет ни добрых духов, ни злых, а в качестве божественных сущностей выступают объективированные аллегории Десяти Стихий, и постоянно путался в их перечислении) и принялся, как обычно, разыгрывать испанскую партию.

– Любопытно, почему вы избрали меня для оттачивания своего гроссмейстерского мастерства, – сказал Оберт. – В поселке есть куда более сильные игроки. Тот же Леклерк. Или Руссо. Последний даже участвовал в каких-то региональных чемпионатах.

– Да, я знаю, – ответил Ктелларн. – Леклерк молчит во время игры и все время потеет. Как будто боится одновременно и проиграть, и выиграть. Кому интересен партнер, который только сопит и потеет? А этот ваш Руссо мурлычет под нос какие-то отвратительные песенки и рассказывает несмешные анекдоты. И вдобавок выигрывает. Выигрывает всегда, с предопределенностью смены времени суток. Однажды он играл со мной, стоя спиной к доске и любуясь закатом. И даже когда я, сгорая от стыда, украл с доски одну из его ладей, он все равно выиграл, потому что ему не нужны были две ладьи. Ему вообще не нужна половина фигур, чтобы поставить мне мат. Хорошо, что к нему я приходил без скерна, без хоксага, только что не без штанов… Это было не только унизительно, а и оскорбительно. Любого эхайна за такое бесчинство я давно призвал бы на Суд справедливости и силы и порезал бы на ремни. Или он меня… Но поступать так с вами бессмысленно. Вы не в состоянии защитить свою честь смертью обидчика.

– Вы же знаете: мы не убиваем себе подобных.

– Вы вообще никого не убиваете. Даже животных. Если речь не идет о шахматной игре. Может быть, в играх вы компенсируете свой недостаток агрессии в реальной жизни!

– Разве моя игра так уж агрессивна?

– Ваша – нет. Вы умеете брать верх, не унижая соперника. Насчет Руссо можно поспорить… Нет, я не хочу с ним играть. Кому интересен партнер, который всегда выигрывает?