Ни одна великая перемена XII в. не была результатом деятельности одного-единственного человека. Демографический рост был обусловлен погодой и распространением новых методов земледелия, а не политикой какого-либо правителя. Генрих I и Генрих II оказали большое влияние на правоприменение в Англии, но в масштабах Европы их деятельность была довольно незначительной. Ирнерий сыграл большую роль в развитии юридического образования и возвращении юриспруденции, но он был лишь первым из многих учителей. То же самое можно сказать и о переводчиках арабских текстов, благодаря которым случился интеллектуальный ренессанс. Герард Кремонский намного опережает остальных по значимости и количеству переводов, но так или иначе даже он был лишь одним из многих переводчиков; интеллектуальное развитие XII в. продолжилось бы и без него. Грациан был, по сути, компилятором: если бы он в тот момент не представил свою коллекцию канонов, то церковь приняла бы чей-нибудь другой сборник. И, как бы ни соблазнительно было назвать главным агентом изменений Аристотеля, это будет как-то лицемерно. Если бы ученые XII в. не обнаружили его трудов и не поняли их ценности, то они бы так навсегда и затерялись в арабских библиотеках и не оказали никакого влияния.

Основные кандидаты на «должность» главного агента изменений – это два великих соперника начала XII в. Бернард Клервоский вдохновил тысячи людей принять крест и присоединиться ко Второму крестовому походу. Тысячи других людей он призвал в орден цистерцианцев, влиял на выборы папы римского и поспособствовал развитию того, что я назвал «монастырской сетью». Но Второй крестовый поход в результате ни к чему не привел, а многие короли отказались принять кандидатуру Иннокентия II. В попытке нанести поражение рационализму Пьера Абеляра он показал себя полной противоположностью «агента изменений» – он стремился тормозить интеллектуальное и социальное развитие. Соответственно, почетное звание получает гениальный, но невыносимый, неуживчивый и высокомерный Пьер Абеляр. Его рационализм был новаторским, и очень трудно предположить, что кто-то другой мог разработать такие же идеи. Настоящее влияние его теологии (которую Бернард Клервоский называл «глупологией») проявилось в следующем веке, когда Фома Аквинский вывел рационализм на новый уровень, но даже в XII в. Абеляр изменил многое. Грациан использовал его диалектический метод в своем «Декрете». Во всех университетах открывались факультеты богословия – они отдали предпочтение рассуждениям Абеляра, а не призывам Бернарда к безоговорочной вере. Представьте, что бы получилось, если бы сегодняшние университеты, по примеру Бернарда, не ставили под сомнение получаемые знания, даже если они противоречат сами себе. Благодаря тому, что он сделал Аристотеля самым выдающимся философом в глазах ученых XII в., благодаря созданию богословия, своей этике, критическому методу мышления и косвенному влиянию на нравственные законы всего христианского мира посредством «Декрета Грациана», именно Пьер Абеляр кажется мне главным агентом изменений в XII в.

В 1227 г. Ульрих фон Лихтенштейн, рыцарь из Штирии (регион в Австрии), отправился в путешествие, переодевшись богиней Венерой; костюм включал в себя в том числе две длинные светлые косы. И везде, где бы он ни оказывался, от Италии до Богемии, вызывал встречных рыцарей на бой. Потенциальным противникам он обещал в дар золотое кольцо, если они выйдут против него три раза; если же он победит, то они должны поклониться на все четыре стороны в честь его дамы. По словам Ульриха, он «преломлял копья» 307 раз в месяц. Однако случались и неудачи: например, однажды он рухнул с большой высоты, когда корзина, в которой его поднимали к окну башни его возлюбленной, порвалась. Тем не менее даже такие происшествия не помешали ему повторить приключение 13 лет спустя. В 1240 г. сорокалетний фон Лихтенштейн переоделся королем Артуром и вместе с шестью спутниками отправился в новое путешествие, разрешая всем, кто готов «ломать копья» с ним, присоединиться к их компании Круглого стола. На склоне лет он написал роман, в котором сокрушался об упадке куртуазной любви. Удивителен контраст между его беспечным романом, где он практически насмехается над предпочтениями того времени, и битвами не на жизнь, а на смерть, в которых участвовали рыцари XII в., привычные к хрусту собственных зубов от удара палицы противника по шлему.