— Я воин и вижу, что у соседей свои цели. Уле нельзя соглашаться на брак. — Карвелл повысил голос, что делал только в разговорах с парнями из стражи.

Он так гневно и решительно настаивал на отказе от договора, что на душе Урсулы потеплело. Она встретилась с Карвеллом взглядом. Нежность его тёмных глаз помогла ей почувствовать почву под ногами. Возможно, спасение существует. Ухватившись за маленькую ниточку, свитую надеждой, она оживилась. Но в следующее мгновенье он снова скрылся за той стеной, что давно поставил между ними, давая понять, что будущего у них нет.

В ответ Ула отгородилась холодом и позволила себе быть требовательной: в конце концов, речь шла о её будущем.

— Почему ты молчал, Харви?

— Зачем тревожить тебя делом, о котором забыли Скоггарды? Как я думал. Когда два года назад приезжал советник Личвард, я решил: соседи помнят о договоре и вот-вот потребуют своего. Личвард молчал. Его интересовал Ведьзмарский лес. Это сбило меня с толку. Заставило поверить, что тебя минует подобная судьба.

— Судьбу не обманешь, — прошептала Ула. — Я никогда не принадлежала себе… и никогда не буду. — Она закрылась ладонью, плечи вздрагивали. — Я вещь, кукла, которую можно разменять на земли, на хлеб и воду для людей, на мир. Марионетка, которая может потерять всё, если решится пойти против уготованного отцом.

Мужчины переглянулись. Речи Урсулы казались такими зрелыми и глубокими. И она не плакала, что было ещё страшнее. Тело продолжало дрожать, но рука снова легла на подлокотник. Глаза остались сухи.

— Мама умоляла не выходить замуж, — медленно, будто говоря с самой собой, произнесла Ула.

Она всегда придерживалась полуправды, когда утверждала, что не помнит родителей, или сама верила: воспоминания — обман и игра воображения. Отца Урсула видела только на портретах, а образ мамы оставался стёртым пятном среди тёмных красок комнаты, где долгое время жила старшая леди Бидгар. В год смерти матери Уле исполнилось пять.

— Ты не можешь помнить. — Харви сморщился, как от зубной боли, морщины пролегли глубже. — И Эрмея обезумела от горя после смерти лорда. Стала мнительной выдумщицей. Не стоит слушать пустые слова и искать в них смысл.

Закрыв глаза, Ула пыталась извлечь из памяти жаркий шёпот матери, произносящей непонятные для ребёнка фразы о проклятии и гибельном замужестве. Вместе со звуками пришли запахи — травяных настоев и горечи. Затем, острыми иглами в сердце посыпались разрозненные картинки. И ярче прочего — бесформенная неопрятная фигура в белой рубахе до пят; бледное лицо с размытыми чертами искажалось при каждом движении мысли. Ула не любила бывать в комнате, где мать порезала себе руки, разбив окно. Комната и теперь оставалась закрытой.

— Неужели брака никак не избежать? — Продолжая надеяться на что-то, Ула терзала и Харви.

— Потеря половины земель. Лес.

— Лес… — Убедившись, что ноги больше не дрожат, леди Бидгар поднялась. — Он ничего не стоит. Умирающая земля. А остальное… — Она продолжала хмуро комкать ленту, сорванную с шеи. — Наши земли. Не для Скоггарда мы с таким трудом каждый день выкраиваем золотые и силы для поддержания жизни. Я готова подумать о браке.

Карвелл по своей привычке смолчал, но, скрестив руки на груди, вцепился пальцами в предплечья. По лицу советника Ула прочла, что иного решения он от неё и не ждал. Однако Харви добавил:

— Я пытался выяснить. Молодой Скоггард не слишком любит вашу семью, миледи. Это обнадёжило меня когда-то. Поэтому я удивлён, что договору дали ход.

Обед с младшим советником, как и обещала леди Бидгар, состоялся. По негласной договорённости никто не упоминал о деле, но и других разговоров за столом не сложилось. Карвелл недобро поглядывал на гостя, а тот односложно отвечал на отвлечённые вопросы старого Харви.