– И, – уточнил Курт как можно беспечнее, – что ты хотела бы узнать?

– Ну, к примеру, что с твоими руками. Когда я тебя нашла, ты был в перчатках, и все время здесь ты стараешься не держать рук на виду; стало быть, без них тебе неуютно, и обыкновенно ты носишь их днем и ночью… Кстати, это вредно для кожи.

– Смешно, – отметил он, бросив взгляд на свои покоробленные руки и убрав их на колени; Нессель нахмурилась.

– Это все равно кожа, пусть и поврежденная, и ей надо дышать… – осадила она наставительно и вновь принялась за работу. – Не заговаривай мне зубы. Или ты просто не хочешь рассказать? Или это какая-то тайна? Скажи прямо, чем вот так вывертываться, меня это бесит.

– Это не тайна, – отозвался Курт неохотно. – Просто вспоминать об этом не люблю, а перчатки ношу именно для того, чтобы всякий встречный не задавал мне подобных вопросов… Это выходка одного из моих многочисленных врагов. Я попался ему в руки и оказался связанным и запертым в полупустой комнате, где единственным, что могло мне помочь освободиться, был факел. Связан я был не веревкой, а широким крепким куском полотна, и горело оно долго.

– Господи, – болезненно передернулась Нессель. – Какая гадость… я бы не смогла.

– Смогла бы, – возразил Курт уверенно. – Мы вообще не можем даже предполагать, на что способны, пока жизнь не припрет к стенке. Ты же, судя по тому, что я успел о тебе узнать, девочка сильная.

– Сам ты девочка, – огрызнулась она, поднявшись, и с грохотом установила ступку на столешницу. – Больно много ты меня старше, можно думать… Поел? В постель, нечего рассиживаться.

– Силы беречь должен не я, как я понимаю, – заметил Курт, однако на подушку все же перебрался, следя за тем, как Нессель заливает растолченную траву кипятком из котла – на сей раз огромного, словно походный чан для небольшой армии, и мелькнула невзначай мысль о том, что в котле этом, пожалуй, можно сварить его целиком. – Не скажешь, что мне предстоит?

– Нет, – категорично мотнула головой хозяйка и, не набрасывая куртки, вышла за дверь.

Нессель возвратилась через минуту, прикатив с собою огромную бадью, и глядя на то, как ворочают ее тонкие руки хозяйки, Курт даже на миг усомнился в своих выводах относительно собственной безопасности…

– Раздевайся, – распорядилась Нессель, с вряд ли бо́льшим усилием перетащив с огня котел, и бросила на дно бадьи большой деревянный ковш. – Сейчас принесу холодной воды. Сам справишься или помочь?

– Еще не хватало, – отозвался Курт оскорбленно, не зная, смеяться ли над припомнившимися сказками о лесных ведьмах, тщательно отмывавших своих гостей, прежде чем полакомиться оными.

Вода в котле оказалась слабым отваром какой-то травы, от аромата которой ощутилась удивительная легкость в голове, точно до сих пор он пребывал в душном и спертом воздухе какого-нибудь подвала и вдруг шагнул на продуваемую легким ветерком улицу; вряд ли купание в этом зелье и было обещанным лечением, но все же некоторая в чем-то даже неестественная бодрость появилась уже теперь. Нессель, однако, направила его в постель снова, собственноручно укрыв – тщательно и со всех сторон, словно ребенка или парализованного престарелого отца, и внушительно шлепнула по руке, попытавшейся сдвинуть одеяло в сторону. Когда вновь наполненный котел вскипел, все так же ультимативно Курт был выставлен за порог и усажен на исполняющую роль табуретки широкую плашку. На ехидное замечание о том, что ему следует пребывать в постели в состоянии плотной укутанности, он услышал обвинение в непристойности и похабных намерениях, из-за порога вылетел комок одеяла, и дверь за его спиной захлопнулась.