— Спаситель мой, прикажу в терем отнести, батюшка наградит!

Коснулась колючей щеки Нечая легкая рука с тонкими перстами, и сразу же подхватили княжну рослые стражи, увели за собой.

«Пригрело солнышко и спряталось за тучку…»

А уж рядом ведунья хлопочет, обхватила друга вокруг пояса, будто хочет оторвать от бычьей холки, и все-то непривычно молчком, потому что слезы  даже причитать мешают.

Зато чужой стариковский говор озабоченно кому-то докладывал:

— Слыхали? Постельничий князев за убитого быка заплатил серебром. Велел тушу отдать богатырю. А ежели парень помрет? Погляди, как кровища хлещет, рогом видно его задело… Кому мясо, кому шкуру  тогда?

Тут уж Нелада огрызнулась:

— Ну вас в баню! Слетелись, как воронье на мертвечину. Подскажите лучше, как усмаря Шатуна сыскать, к нему мы шли, ему быком и поклонимся.

Посиневшими губами Нечай пробовал улыбнуться ведунье, еще и шутил коряво:

— Двух дней не прошло, опять тебе меня штопать. Но если как в прошлый раз будет, я согласен.

Ух, как она полыхнула лицом.

— Молчи, неуемный! Лезешь на рожон, а если б он тебя затоптал? Все удалью хвалишься ради синих глаз, а княжна тебя уже к вечеру позабудет за медовыми яблочками.

— Лишь бы ты помнила, ладушка. Я же не за награду…

Никогда не умел Нечай с девками красиво болтать, проще поле вспахать да повалить сосну, что сотню лет подпирает макушкой небо.

Уважительно раздвинулась толпа, вышел вперед мужик с неровно подстриженой полуседой бородкой. Невелик ростом, но грудь широка и руки длинные, что весла на торговой ладье. Зоркие черные глаза смотрели со строгим прищуром.

— Сказали мне, будто парень в лаптях одним пальцем зашиб быка-пятилетку. Ого! Думал, брешут... И вовсе не кляча худая, а добрый товар. Хочу прицениться к шкуре, с кем торг вести?

— Да, кажись, вот он лежит - хозяин, теперь бык наш по заслуге. А сам кто таков? – смело спросила Нелада.

— Шатуном люди прозвали, - последовал горделивый ответ. -  Я кожи мну и крою, сапоги шью, седла и ремни на заказ готовлю.

Держась за плечо ведуньи больше для вида, чем от слабости, Нечай склонил голову, а потом прямо сказал:

— К тебе иду, дядька Шатун. Бери меня вместе с быком, авось пригожусь.

— Посмотрим еще…  - уклончиво заявил усмарь и тут же принялся договариваться насчет волокуши.  Не на своем же горбу тащить до Телячьего переулка здоровущего быка.

Пока тушу укладывали, ведунья успела купить кружку горячего сбитня, напоила Нечая, а после утерла ему лицо своим же платком.

— Как за младенцем ходишь, - смутился Нечай.  – Погоди, спрошу Шатуна за старушку-травницу, может, и тебя приютит. А то назовемся родичами, поживешь с нами. Не оставлю тебя одну.

— Благодарствую на добром слове. Я сама про Опалиху разузнала, в соседях поселимся коли так.

— Вот это хорошо! – обрадовался Нечай.

— Только послежу, как тебя в доме кожемяки устроят… Дяденька Шатун, далеко ль нам  еще идти?

Нечай диву дался. Только что ему выговаривала, как старшая сестрица несмышленышу, а  перед усмарем очи клонит, голосок угодливый, ласковый.

«Ну и лиса! Обхождение знает, даром, что дремучая лесовичка… Вот и угрюмый Шатун посветлел лицом в ответ на девичью улыбку, приосанился, бороду пригладил. Правда ли он вдовец? Захоти Нелада – хозяйкой в его доме станет. Да что там пожилой усмарь, князя можно приворожить… А она много чего умеет, и кровь остановит и сердце кольнет. Такую легче сестрицей назвать… Да разве ж я чего испугался? Разве ж меня самого полюбить нельзя? Только она, по всему видать, высоко метит, не за женихами пришла в Городец».