– Мыслю я, ведун, – в очередной раз глотнув из кружки, сообщил Любовод, – спустя пять дней отправиться далее в немецкие земли. Отец заместо железа воск, меха, шкуры и войлок погрузит, да и тронусь. В землях за северным морем товар отдам, куплю кружева, да серебра поболее, детей, девок тамошних, да прямым ходом, мимо Холмогор, Онеги, Белоозера, по Итиль-реке в Персию теплую спущусь, холода там пережду, да расторгуюсь не торопясь. А там и назад вернусь.

– Хорошая идея, – кивнул Олег. – А детей как – красть станешь, или туземцев грабить?

– Зачем? – пожал плечами купец. – Голытьба несчастная обитает в тамошних местах. Во дворах во многих лошадь на всех токмо одна, одежонка едина на все дни. Они, сказывают, как детей много нарастает, в лес их отводят и бросают там, потому как кормить нечем. А коли за них медь али серебро дашь – так отдают с радостью, хошь всех забирай. Про другое я сказываю, ведун. Иди со мной в дорогу? Варягов этих, жадных да трусливых, брать не хочу, иных соратников мне надобно на такой срок. Тебе – верю, ведун. Ты за мной кинулся, когда деда Боря отвернулся. Пошли вместе в поход! Хочешь, не стану серебра обещать, зараз в долю торговую возьму?

– Хороший ты мужик, Любовод… – Середин тоже отхлебнул изрядно вина. – Да только не просто так я по земле здешней хожу. Понимаешь, слово я ищу. Слово мудрое, слово тайное… Здесь оно где-то, окрест спрятано… Ты подумай, Любовод: ну, откуда этому слову в Европе оказаться? Коли даже здесь все еще пушек нет да истуканам поклоняются, то там, наверняка, и вовсе в шкурах ходят, человеческие жертвоприношения приносят, а людоедскую римскую цивилизацию почитают верхом совершенства.

– В шкурах? Да, шкуры берут охотно, – с грустью подтвердил купец. – И колдуны тамошние тебе не чета. Они только просят у богов, но не способны отвести глаза или истребить туман. Не могут они знать тайного слова, неведомого даже тебе. Да… Стало быть, в немецкие земли ты плыть не хочешь… А в персидские?

– Тут сперва пошарю, – покачал головой Олег. – А там дальше посмотрю.

– Может, свидимся? Через Белоозеро и Онегу я на юг пойду, там меня спросить можешь.

– Спрошу, если в ту сторону занесет.

– Только не мешкай, ведун. До первых холодов мне надобно уйти…

– Твое здоровье, Любовод, – поднял кружку Середин.

– И тебе того же желаю, – выпил ответную здравицу купец и поднялся из-за стола. – Так, я тебе тройное супротив воинского содержание обещал. Стало быть, три на три, девять гривен кун. Одну ты получил. Восемь гривен кун – это две гривны новгородских. Сейчас, отсчитаю…

Парень поднялся, неуверенно покачиваясь, вышел в соседнюю комнату. Вскоре грохнула крышка сундука, и молодой купец вернулся с двумя матерчатыми мешочками:

– Две гривны серебром. Эх, жалко отпускать тебя, ведун! Ты хоть погостевать немного останься. Слово заветное за несколько дней не пропадет, от тебя не скроется.

– Отчего не остаться, останусь, – кивнул Середин, ясно понимая, что в таком состоянии не то что «заветного слова» – постоялого двора найти не сможет.

– Тогда давай еще вина отпробуем. На двоих, дабы свидеться и друг друга не забывать!

Новый день ведун посвятил себе, любимому. Он наконец-то купил себе флягу – правда, не обычную, металлическую, а мягкий бурдюк из заячьей шкуры с деревянным горлышком и деревянной же пробкой. Купил щит из ясеня, и тут же отдал его в кузню, наказав обить деревянный диск прочной стальной окантовкой, – память о том, как варяг разносит очень похожее оружие в мелкие щепки, еще достаточно ясно жила в его памяти. Купил кресало, приобрел небольшой медный котелок, который аккурат укладывался на донышко заплечной сумы.