– Эй, люди, пощадите! – слезным голосом молю пустоту. – Больше не буду сопротивляться. Развяжите.

Но в ответ – тишина. Прислушиваюсь. Ни звука не доносится извне, только дождь стучит по крыше. Зато мешковина на лице лежит свободно, и воздух проникает в легкие беспрепятственно. Тряпка колючая и в ворсинках, которые щекочут нос. Я оглушительно чихаю и опять замираю: никого. Это хорошо, можно попробовать ее снять.

Я упираю затылок в пол и начинаю медленно выкручиваться из-под ткани. И, о счастье! мне это удаётся после нескольких попыток. Когда глаза привыкают к полумраку, оглядываюсь. Меня притащили в какое-то морозильное место, скорее всего, погреб. Я вижу у стены большие квадраты рубленого льда. На нем лежат разделанные туши животных, огромные рыбины, стоят какие-то плошки и корзины.

Черт, если быстро не выберусь отсюда, окоченею насмерть: тонкая туника не спасёт от холода. Одно хорошо, от жажды не умру.

О Боже! Как хочется пить! В во рту сухо, даже слюны нет.

Подползаю к ближайшей глыбе и начинаю ее лизать. Язык и губы немеют от холода, но я никак не могу насытиться.

Наконец откидываюсь к стене. Теперь нужно освободить ноги. Сгибаюсь в три погибели и зубами рву веревку. Спасибо большое Лиане, зубки у неё крепкие и острые. Кое-как удаётся ослабить узел, но развязать не получается. Что делать? Замёрзла уже так, что не чувствую ни рук, ни ног. Ещё немного, и не смогу двигаться.

На глаза попадается прут. Хватаю его зубами и пытаюсь просунуть в щель узла. Палка ломается на середине. От злости и обиды по щекам катятся слёзы. Но я не сдаюсь. Раз за разом пропихиваю обломок, и, о чудо! он проваливается внутрь. Яростно расшатываю узел, и, когда веревка наконец падает на пол, плачу уже навзрыд.

Но жалеть себя некогда. Дыханием согреваю окоченевшие пальцы, а потом уж проверенным способом развязываю веревки на ногах. Держась за стену, встаю и приседая от слабости (ещё бы! полдня кукую в этом мире, а никто не предложил поесть), бреду к двери. Только дергаю за ручку, как она распахивается, и на пороге появляются стражники.

– Шустрая ведьма! – усмехается баритон, но хозяин прячется в тени. – У тебя чутьё, Пита, ещё бы немного задержались, и сбежала бы.

Я начинаю кружиться по морозильной комнате. Остановка смерти подобна. Зубы выбивают чечетку, меня колотит крупной дрожью.

– Схватите ее! – приказывает им женщина в строгом чёрном платье с белым воротником, которую баритон называет Питой.

– Пустите! – кричу я. – Что вам от меня надо? Я ничего плохого не сделала!

Но меня никто не слушает. Охранники затыкают мне рот той же тряпкой, заворачивают с головой в плащ и тащат под проливным дождем по дворам. Я дрыгаю ногами, деревянные сабо сваливаются и остаются лежать на дороге.

Наконец долгий путь (или мне он показался долгим?) заканчивается. Меня приволакивают в чьи-то покои и бросают на пол. Я лихорадочно оглядываюсь. Обстановка богатая, и совершенно не холодно. Ищу глазами источник жара: в каждом углу большой комнаты стоят красивые горшки, в которых ярко светится уголь. Подползаю к одному сосуду и замираю, впитывая блаженное тепло.

– Ее величество идёт! – раздаётся крик.

Я настораживаюсь. Так вот кому я понадобилась! Зачем? Что хочет получить от меня королева? Или увидела во мне соперницу? От облегчения хочется плакать. Уж эту девушку я могу успокоить. Ее муж мне не нужен ни на грамм, ни на йоту.

Дала входит стремительным шагом, но не одна: следом тянется свита из служанок и охранников. Рядом с королевой – высокий молодой красавец. Чёрные длинные волосы откинуты назад. Яркие голубые глаза смотрят внимательно. Резко вздернутыми бровями неуловимо похож на королеву. Наверное, брат, делаю вывод я.