Тут Николай замолчал и заплакал, заплакал по-настоящему, по-детски, навзрыд. А отец Роман взглянул на окно. Там, под блюдечком, на котором стоял горшочек с фиалками, до сих пор лежала записка некоего иерея Николая. Пожелтевший кончик этой записки выглядывал на свет и словно сам просился в руки. Отец Роман вытянул записку, развернул и протянул Николаю:
– Вы писали?
Николай вытер глаза, взглянул на записку и отрицательно покачал головой:
– Нет, не я.
– А вы все-таки прочтите, – попросил игумен.
Николай послушно прочел записку и снова покачал головой:
– Очевидно, между мной и вами, был еще один священник – отец Николай. Он быстро все понял и сбежал. А мы… Вы нашли монастырь, а мы с Анечкой – свою погибель…
– Нет, подожди, батя! – неожиданно по-свойски заговорил игумен. – Монастырь нашел не я. Его отдали нам ведьмы, потому что мы с дедом Савелием и Анной Трофимовной отслужили здесь пасхальную службу!
– Глупый, глупый… – пробормотал бродяга. – Кто ж верит ведьмам?
– Но ведь отдали? – растерялся отец Роман.
– Нет. Просто им пока что нет резона здесь оставаться… А вот когда… Ладно, я обещал по порядку…
– Анечка моя, Анечка… Отец, отслужи панихиду, я хоть помолюсь! Четыре года в церкви не был! – слезы ручьем катились из его глаз и терялись в густой растительности на лице.
– Конечно, отслужу, – рассеянно проговорил игумен. – Нас здесь три священника, отслужим и панихиду, и что захочешь. Я вижу, тебе необходимо исповедаться. Но я до сих пор ничего не понял.
– Анна Трофимовна – моя жена. Они убили ее в тот день, когда я отказался от Бога. – с трудом, еле выговаривая слова, заикаясь и запинаясь, тихо произнес Николай.
– Страшные вещи ты говоришь, брат. Как это – отказался от Бога?! – игумен поставил опустевшую чашку и стал нервно выстукивать пальцами по столу какой-то замысловатый ритм. – Как это убили? Когда я приехал, Анна Трофимовна была жива и здорова… И… Ей было далеко не тридцать лет!
– Ты ведь мне все-равно не поверишь, отец Роман, – тоскливо прошептал Николай.
– Поверю. Я с некоторых пор верю во множество удивительных вещей. И тебе поверю. Говори.
Николай недоверчиво взглянул на игумена и снова опустил глаза. Помолчал, поелозил на табуретке и начал свой рассказ.
Глава 3
Дед Савелий неторопливым, размеренным шагом, обходил территорию монастыря, зорко поглядывая вокруг. Обнаружил компанию послушников, которые мирно расположились на лужайке перед трапезной. Дед поднял повыше свой фонарь, словно пытаясь получше разглядеть и запомнить каждого в лицо.
– Ночь дана для молитвы, а не для пустых разговоров! – наставительно произнес он и потряс прихваченным на всякий случай железным прутом. – Ишь, гляди-ко, веселятся они! Кыш! – прикрикнул он и разогнал компанию по кельям.
Больше никакого непорядка дед Савелий не обнаружил. Он шел по дорожке, под сапогами тяжело поскрипывал гравий, по сторонам росло множество самых разных цветов и кустарников. Сторож вдыхал ароматный воздух и вглядывался в окна келий братского корпуса, где ровным пламенем светились огоньки свечей. Молятся монахи. За весь мир молятся. Дед гулко вздохнул, задумавшись о чем-то своем.
В темноте розоватым цветом отсвечивал красавец храм. На колокольне, под самыми небесами, от каждого легкого дуновения ветерка тихонько гудел самый большой колокол.
В траве стрекотали цикады, где-то неподалеку расположились ночные птицы. Они пронзительно и тревожно вскрикивали, ухала сова. Каждое создание пело песнь своему Творцу.
– Охо-хо, – пробормотал дед, – Один я, как колода бесполезная. А ведь допустили меня доживать век именно в этом монастыре! И дело мое я должен исполнить. Вся надежда теперича только на меня и есть.