Солнце уже садилось, постепенно принимая багровый цвет. Сколько он здесь пробыл, где бы ни было это здесь? Феликс поехал дальше.

На некотором расстоянии от дороги виднелась странная постройка, к которой вел заброшенный, заросший травой проезд. Вроде бы дом, но врытый в склон небольшого холма, так что снаружи был виден только фасад с единственным окном и приоткрытой дверью. Из стены выходила металлическая труба и круто загибалась вверх. Кончик трубы был прикрыт жестяным колпаком. На натянутой перед домом бельевой веревке еще оставалась одинокая прищепка, державшая какую-то серую тряпочку вроде кухонного полотенца. Феликс подумал, что здесь его точно никто не найдет.

Во всяком случае, можно пойти посмотреть.

Феликс поставил машину на обочине гравийной дороги и пошел по заброшенной дорожке, пробираясь сквозь высокую траву. Дверь заскрипела, когда он распахнул ее шире. Но это не страшно. Надо лишь смазать петли. Потолок в помещении был низкий, с деревянными балками, когда-то побеленными, а теперь заросшими паутиной. Пахло даже приятно: землей и деревом, с легким оттенком золы. В углу стояла чугунная плита с двумя конфорками и крошечной духовкой – ржавой, но все еще целой. Две комнаты. Во второй, видимо, была спальня. Здесь имелось окно – точнее, стеклянный люк в потолке, причем стекло с виду казалось новым, и дверь, закрытая на крючок. Феликс откинул крючок и отворил дверь. За ней обнаружилась заросшая сорняками тропинка и деревянный садовый туалет. Вот и славно, подумал Феликс. Ему не придется самому копать яму под отхожее место. Об этом уже позаботился кто-то другой.

Мебели не было, кроме массивного платяного шкафа в спальне и кухонного стола с пластиковой красной столешницей с серебряными завитками. Ни одного стула. Пол дощатый: спасибо, что не земляной. Имелась даже раковина с ручным насосом. С потолка свисала электрическая лампочка, значит, в дом было проведено электричество. Феликс на пробу щелкнул выключателем, и лампочка зажглась. Значит, кто-то здесь жил не так давно, намного позже, скажем, чем в 1830 году. В домике было все необходимое для жизни, хотя и по минимуму. Но если найти владельца, договориться кое-что здесь поменять, то вполне можно жить.

Избрав эту хижину и все прилагавшиеся к ней лишения, он никого не накажет, кроме себя самого. Наденет власяницу, изображая мученика, отшельника. Смотрите, как я страдаю. Это будет спектакль без зрителей, исключительно для себя. Он понимал, что это ребячество. Глупое упрямство. Давно пора повзрослеть.

Но если по правде, какие еще варианты? Он слишком известная личность, чтобы устроиться на другую работу; на такую работу, которая стала бы равноценной заменой прошлой, на такую работу, которая привлекает его самого. И Сэл О’Нелли, держащий в руках ключи от сундука с сокровищами государственного финансирования, ненавязчиво преградит Феликсу путь к любой более-менее значимой руководящей должности: Тони не нужен соперник, который может создать конкуренцию театральному фестивалю в Мейкшавеге, а то и вовсе его переплюнуть. Тони с Сэлом явно объединили усилия, а это значит, что Феликсу не дадут поднять голову. Зачем доставлять им удовольствие и биться лбом в глухую стену?

Он вернулся в Мейкшавег и остановился у маленького кирпичного коттеджа, который снял на этот сезон. С тех пор как Феликс лишился семьи, он решил, что теперь у него не будет своего дома. Он будет жить в съемных – чужих – домах и квартирах. У него до сих пор сохранились некоторые предметы мебели: кровать, письменный стол, торшер, два старых деревянных стула, – которые они с Надей купили во время распродажи на блошином рынке. Личный хлам. Все, что осталось от настоящей, полноценной жизни.