– Привет!

Что-то с ним было не так, явно не так, и Жене почему-то стало вдруг очень тревожно, хотя «таки» и «нетаки» Михаила Назарова ее теперь не касались. Тем не менее она буквально вытолкнула незваного гостя на крыльцо и спросила, тщательно скрывая свое беспокойство:

– Чему я обязана приятностию нашей встречи?

– Узнаю филолога! – фыркнул Михаил, заводя глаза. – Без Гоголя, разумеется, ни шагу!

Это был никакой не Гоголь, а Стругацкие, «Понедельник начинается в субботу», но Михаил фантастику не любил, да и вообще, этот чукча был не читатель, а писатель, вернее, писака – в минувшие времена, конечно, а вот теперь кем он стал? Обтрепался, опустился… неужели пришел денег просить?!

– Ну так чему обязана? – повторил она уже нетерпеливо.

– Женька, дай десять рублей, – придав лицу жалостное выражение, попросил бывший муж.

Женя только глазами хлопнула от изумления:

– Тебе что, до Сормова не хватает доехать?

Теперь настал черед Михаила хлопать глазами:

– Почему до Сормова?!

– Ну до Автозавода, – усмехнулась Женя. – Почему-то около «Спортмастера» мне вечно какие-то молодые придурки попадаются, которые просят жалкими голосами: «Девушка, дайте десять рублей, не хватает до Сормова доехать!» Или до Автозавода, нужное подчеркнуть.

– Ты, как всегда, в облаках витаешь, – зло ощерился Михаил. – Неужели не знаешь, что такое десять рублей?

– Червонец, – пояснила Женя. – А что еще?

– Дура, – фыркнул Михаил, который никогда не лез в карман за эпитетами такого рода. – Десять рублей – это значит десять тыр. То есть десять тысяч рублей. Теперь все так говорят.

– Не все, – пояснила Женя. – Я не говорю.

– Понял уже, – буркнул Михаил. – Так дашь десять тыр?

– А с какого перепугу? – осведомилась Женя.

– Мне надо костюм приличный купить и ботинки, – сообщил Михаил.

– Понимаю, – окинула его Женя уничижительным взором и повернулась, чтобы уйти, но Михаил схватил ее за руку и заставил повернуться:

– Ты меня послушай! Это важно. Думаешь, я прямо с печки взял да упал – денег у тебя просить?

– С дуба рухнул? – уточнила Женя. – Слетел с катушек? Потерял крышу? Кукушка у тебя улетела? Пиндыкнулся? Вольтанулся? Крезанулся? Мне известны еще некоторые синонимы, однако перечислять не буду: неформальной лексики стараюсь избегать!

– Жень, не вредничай и не сокращай процент, который я тебе начислю, когда в новом костюме схожу куда надо и вернусь миллионером, – высокомерно попросил Михаил.

– Ты? – пренебрежительно фыркнула бывшая жена. – Ты, Миша?! Похоже, и впрямь крышняк отчалил.

Михаил мученически закатил глаза и пробормотал:

– Понимаешь, я, конечно, могу пойти за деньгами к кому-нибудь из знакомых. Но опасаюсь, что, когда все им расскажу, живым от них не выйду. А ты меня, по крайней мере, не зарежешь и не отравишь, хотя не станешь отрицать, что в былые времена об этом мечтала?

– Не стану отрицать, – кивнула Женя. – Но те времена давно прошли. А ты не изменился: все врешь и цену себе набиваешь.

Внезапно Михаил с силой стиснул ее руку и дернул к себе.

– Дурищщщща! – прошипел с ненавистью. – Я золотом разжился, ты понимаешь? Золотищщщщем! И камушками. Да какими! Я ничего подобного и во сне не видел! По самым скромным прикидам, около миллиона, причем не рубликов, а… – Он многозначительно прищелкнул языком. – Сама понимаешь. Если поторговаться, можно и больше взять. И я знаю чела, которому можно золотишко продать. Алик Фрунзевич его зовут. У него антикварный салон на Покровке, в Доме культуры Свердлова. Но сама посуди: приди я в таком виде, он со мной всерьез говорить не станет – он меня пошлет подальше. И правильно сделает. Я бы и сам такого продавца послал в том же направлении. А когда я приоденусь, в порядок себя приведу, портфельчик, ну, там, не знаю, фирмы Монблан, что ли, открою, всё чин чинарем – со мной совершенно в другой тональности говорить будут.