* * *

Алексей проснулся непростительно поздно и петухов не слышал, хотя, возможно, что и не было тут никаких петухов. Он все еще лежал на кровати под окном, из которого сочился свет, прямо в подряснике, но его ноги были заботливо укрыты одеялом. Чемодан стоял на прежнем месте. Хорошо, что чистая одежда там, а не осталась в машине.

Он достал икону Спасителя и маленькую лампаду, совершил утреннюю молитву. Места для иконы в комнате не нашлось, ни полочки, ни гвоздя в красном углу. Алексей положил образ и молитвослов на низкий подоконник, переоделся, и аккуратно свернув перепачканный глиной подрясник, спрятал его на дно чемодана.

В доме было тихо. Он аккуратно выглянул за занавеску, затем прошел в гостиную.

Печка, вторая спальня за занавеской, деревянный комод и сервант, в котором пылилась праздничная посуда и черно-белые выцветшие фотографии. В углу умывальник с чистым полотенцем, а на столе у окна целая стопка блинов. Рядом в большом бокале уже холодный чай.

Он опустился за стол и принялся ждать.

Еще неделю назад он и не помышлял о том, чтобы оставить службу в столице. Безоблачные перспективы после блестящей учебы в семинарии были не за горами. Пока не оказалось, что Господь указывает, что его место здесь, по крайней мере, пока, но надолго – в глухих лесах, в маленьком приходе, в полуразвалившейся местной церквушке. Конечно, указал на это не сам Господь, а отец Тихон, по нижайшей просьбе которого его, недавнего выпускника семинарии, отправили в самую глухую часть православного мира. Ни от всевышнего, ни от отца Тихона Алексей такого поворота дел не ожидал.

«Не расстраивайся, друг», – отец Амвросий – в миру Олег, его сокурсник по семинарии и друг.

Сейчас он сидел на шаткой скамейке и косился на стопку остывающих блинов.

– Проснулись, батюшка?

Алексей вздрогнул и обернулся. Хозяйка дома имела обыкновение перемещаться бесшумно.

– Чай совсем остыл, сейчас я вам новый сделаю. Вы кушайте, кушайте.

Новый чай был не лучше прежнего остывшего и отдавал лавровым листом. Алексей съел два блина и отпил из бокала как можно больше, изо всех сил стараясь не морщиться.

– Как спалось, батюшка? Я зашла под утро, а вы в чем были и спите, прямо на покрывале. Устали, видимо, с дороги очень.

– Немного, – признался Алексей и отодвинул бокал. – Я слышал, что Кирилл обращался к вам…

– Егоровна? Да, я Мария Егоровна, Кириловой жены Лизы родная тетка. Они и дочку в мою честь назвали. По крайней мере, я так думаю, – она тяжело опустилась за стол, продолжая мять в руках полотенце. – Ну, точно в честь меня. Как же иначе. Маша хорошая девочка, правда, ко мне почти не приезжает.

– Мария Егоровна.

– Да, – она отвлеклась от своих мыслей и улыбнулась. Алексей вдруг заметил, что у нее разные глаза: один карий, а второй светло зеленый с голубыми вкраплениями.

– Я благодарю вас за гостеприимство и замечательный завтрак, но мне, правда, неудобно оставаться у вас надолго. Я рассчитывал разместиться в гостинице в райцентре, пока не определюсь с жильем, но моя машина, боюсь, надолго застряла в лесу.

– Да Господь с вами, батюшка. Оставайтесь сколько нужно, из райцентра вам сюда добираться на службу не меньше часа и это если с дорогой повезет, зимой и в дождь ее вообще почти нет. А машину Кирилл вам доставит, сегодня и доставит.

– И все же, Мария Егоровна, мне неловко.

Хозяйка улыбнулась и хлопнула ладонью по столу.

– Вот что. Тут есть дом, небольшой, но чистый. После брата остался его детям, а они один в столице, другой в Канаде. Я вроде как присматриваю, но боюсь, что хозяева до конца моего века не объявятся. Я ключик вам дам, можете жить, пока не надоест.