Сиденье подо мной быстро нагрелось, горячий воздух дул в грудь и лицо, в голове поплыло и зашумело, но мокрая одежда все равно не позволяла согреться.

– М… мне нужно п… переодетьс-с-с-ся, – выдавила сквозь цокотание зубов.

– Нужно. Снимай давай все с себя, – коротко глянул мужчина на меня.

– Что?

– Что слышала. Сними мокрые тряпки, – он затормозил под светофором и резко развернулся, потянувшись за чем-то на заднее сидение. – Вот укроешься.

Он вернулся в нормальное положение, кинув на свое колено клетчатый плед.

– Ну же, шевелись, Люда, или воспаление легких схватишь, – поторопил он.

– Меня могут увидеть, – буркнула я, но принялась раздеваться. Стыдливость легко сдавала позиции перед холодом. Он взрослый мужчина, и что у меня есть такого, чего бы он еще не видел. Да и на окружающих и их мысли о моем обнажении наплевать, здоровье дороже. Главное, чтобы на телефон никто не снял, как я телесами сверкаю, а то это нынче запросто. Народ такой стал, что умирать будешь, а тебе скорую не вызовут до тех пор, пока вдоволь не наснимаются.

– Я бы сказал, что на тебя обязательно будут смотреть, – хмыкнул Волхов, сверкнув в полутьме салона глазами. – Но можно ли винить меня за это?

Белье я все-таки оставила, быстренько закуталась в колючий плед и невольно выдохнула долго и облегченно.

– Куда мы едем?

– Приехали, – ответил майор, и я увидела, как в свете фар медленно откатываются перед нами автоматические зеленые ворота, которые он открыл пультом. – Сейчас будем тебя отогревать обстоятельно.

Мы въехали сначала во двор двухэтажного дома, стены которого почти сплошь состояли, кажется, из больших окон, а потом и в подземный гараж под ним.

– Так, Люда, гараж холодный, поэтому быстренько побежим, – скомандовал мне Волхов.

– Я так и пойду? Ваши родные не сочтут мой вид… странным, – закусила я губу.

Да уж, возвращается мужик домой с работы ближе к ночи и притаскивает мокрую, практически голую девицу, завернутую в плед. Куда уж страньше.

– Живу один, – кратко ответил он и открыл свою дверь. Обошел машину и распахнул мою – ноги мигом обдало холодным воздухом. – Давай, Люда, иди на ручки к дяде.

И вот теперь я уже чувствовала себя достаточно согревшейся, чтобы ощутить смущение. А еще то, какой же все-таки майор сильный и какие горячие у него руки, которыми он явно нарочно скользнул под плед, чтобы подхватить меня снова. Холод, что действительно царил в гараже, моментально украл у меня те крохи тепла, что успели зародиться в теле, и с особой отчетливостью напомнили о том, что случилось пережить буквально только что. Нападение, утопление, смерть, скорее всего, и абсолютно непостижимое спасение. Кто эти чокнутые бабы? С чего напали на меня? Кто говорил со мной в воде и действительно ли говорил? Почему я жива? Как? Нет ответов. Но я жива. Жива. Точно? Жива? Дышу, двигаюсь, прикасаюсь к почти незнакомому, но такому же живому, излучающему тепло мужчине, а не лежу на дне окоченевшим трупом. Я. Жива!

Я судорожно обхватила шею Волхова, чуть не душа его, и влепилась в мужчину, прижимаясь к его мощной груди, и содрогнулась в рыдании. Потянулась неловко, порывисто и приникла сначала губами к его шее, а потом и открытым ртом, как если бы это помогло мне впитать больше исходящего от него тепла. Под моим языком бился его пульс, быстро набирая скорость. Мой собственный тоже замолотил, догоняя и обгоняя его, выбрасывая с каждым ударом в кровь неподъемную для разума дозу возбуждения. Вспыхивала, мечась в совершенно вдруг опустевшей голове, паническая мысль «что я творю?», и, наверное, если бы Егор произнес хоть слово, спросил о чем-то, помедлил самую малость с ответом, я бы поддалась ей, испугалась. Но он молча, переступая через две-три ступеньки, пронес меня вверх по лестнице, толкнул плечом дверь, внося в тепло, и тут же развернулся и поставил на ноги. Но только на несколько секунд. Я с жалобным всхлипом потянулась к нему дрожащими руками, роняя с плеч плед. Он рванул молнию своей куртки, дернул плечами, скидывая ее, целуя при этом мои тянущиеся к нему пальцы. Снял через голову промокший от моей одежды свитер вместе с футболкой, вклинил колено между моих ног, усаживая разом себе на бедро так, что мои ноги расстались с прохладой пола, загреб пятерней еще не просохшие волосы, заставляя запрокинуть лицо навстречу себе, и врезался своим ртом в мой.